Table Of ContentРУССКАЯ СЕМЬЯ
“Dans la tourmente déchaînée…”
Письма О.А. Толстой-Воейковой 1927–1930 гг.
Нестор-История
Санкт-Петербург
2009
УДК 947.084.6«1927/1930»
ББК 63.3(2)7/4
Издание подготовлено профессором Университета Париж – Сорбонна
Вероникой Жобер
Русская семья «dans la tourmente déchaînée…»: Письма О. А. Толстой-
Воейковой, 1927–1930 гг. / Публ. и коммент. В. Жобер. Изд. 2-е., испр.
и доп. – СПб. : Нестор-История, 2009. – 526 с.
ISBN 978-5981-87298-3
Настоящее второе издание книги «Русская семья в бушующем водоворо-
те» включило в себя 189 писем симбирской дворянки Ольги Александровны
Толстой-Воейковой за период 1927–1930 гг. Ольга Александровна писала из
Советского Союза своей старшей дочери, а также старшему сыну и внучкам,
оказавшимся в эмиграции в Маньчжурии. Из этих писем читатель сможет
многое узнать о повседневной жизни в Советском Cоюзе тех лет, не только
в Ленинграде, но и в Ульяновске и в Москве, и оценить эпистолярный дар
их автора. Перед нашими глазами протекает жизнь целой семьи, переживаю-
щей все больше и больше трудностей в эпоху «великого перелома». Собранные
здесь письма представляют большую культурную и историческую ценность.
В те годы в России происходила насильственная ломка старых устоев и уста-
новление большевистских норм жизни. В письмах О.А. Толстой-Воейковой
подробно описаны события тех лет, очевидцем которых она была. В них ярко
проявилась личность их автора — человека высокой культуры, свободно вла-
деющего четырьмя иностранными языками, умеющего тонко наблюдать дета-
ли окружающей ее жизни и обладающего великолепным слогом.
© Жобер В. (составление, подготовка текста,
вступительная статья, комментарии), 2009
© Издательство «Нестор-История», 2009
Моим двум тетушкам, без которых эта публи-
кация никогда бы не увидела свет:
Наталии Иосифовне Ильиной (1914–1994), при-
общившей меня к русской культуре и истории моей
семьи и подарившей мне бесценные эти письма; Ека-
терине Дмитриевне Воейковой (1920–2004), оказав-
шей мне огромную помощь в работе над письмами.
С большой грустью из-за того, что я не успела
это сделать при их жизни…
ПРЕДИСЛОВИЕ
Страшный, трагический для России ХХ век, который уже следует
называть прошлым, предстает перед нами все детальнее и глубже по
мере того, как издаются не только исторические исследования, но и
мемуары, дневники, документы разного вида, которые сейчас не слу-
чайно пользуются таким успехом. Ведь до сих пор многое остается
неописанным, не понятым до конца, нерасследованным.
И если в первую очередь было уделено много внимания самым
страшным страницам истории страны, связанным с террором и Гу-
лагом, то повседневная жизнь «маленьких», обычных людей, которые
попросту жили или, скорее, выживали, как могли, не всегда должным
образом освещена. Повседневный быт, материальная культура, на ко-
торые не всегда обращают внимание, исчезают быстро и бесследно,
если их не запечатлеть должным образом. В этом отношении бесцен-
ными являются такие документы, как письма. Ведь письма, в отличие
от воспоминаний и мемуаров, как правило, написаны по горячим сле-
дам описываемых событий. Автор письма пишет без оглядки, ему не
изменяет память, и он обычно не пытается приукрасить действитель-
ность или подтасовать факты.
Если же к тому же посчастливится иметь дело с полным комплек-
том писем, написанных регулярно одному и тому же кругу адресатов,
ценность их, несомненно, огромна: они, как подробный дневник, —
детальное отражение частной жизни и судеб страны. По ним можно
3
проследить повседневную жизнь автора, и они — бесценный документ
эпохи. Таковы, как мне кажется, те 189 писем, которые собраны для
настоящего издания.
Автор этих писем, моя прабабушка Ольга Александровна Толстая-
Воейкова, симбирская дворянка, родилась в 1858 году в Репьевке, в
Сызранском уезде Симбирской губернии, в имении своих родителей.
Получившая обычное для дворянских семей образование, сво-
бодно говорившая на четырех иностранных языках, молодая Ольга
Александровна рано вышла замуж за соседа по имению, симбирского
дворянина Дмитрия Ивановича Воейкова (брата известного географа
Александра Ивановича Воейкова) и родила ему семерых детей. После
безвременной смерти мужа, в 1896 году, Ольга Александровна пере-
ехала из имения мужа, Самайкина, в столицу, чтобы дать всем своим
детям надлежащее образование.
После гражданской войны двое из ее детей, старший сын Алек-
сандр Дмитриевич и старшая дочь Екатерина Дмитриевна Воейкова-
Ильина, оказались в эмиграции в Маньчжурии, а с ними ее внучки
Муся, Тата и Гуля.
Ее переписка с дочерью Катей начинается уже весной 1920 года,
сразу после окончания гражданской войны, и продолжается до ее
смерти в Ленинграде в 1936 году. В общей сложности собралось не-
сколько сотен писем. Ее переписка с детьми, живущими вдали, несмо-
тря на сугубо личный, семейный характер, чрезвычайно интересна.
А может быть, следует добавить, что эта особенность переписки обе-
спечила ее сохранность, притупив глаз почтовой цензуры? Часто мне
задают вопрос, — неужели все письма доходили? И я могу с уверенно-
стью ответить, что, как ни странно, да, за редкими исключениями! За
этим можно очень точно проследить, поскольку Ольга Александровна,
с присущей ей аккуратностью, всегда тщательно, по крайней мере раз
в месяц, напоминает своей рассеянной дочери, сколько писем она ей
послала за предыдущие недели. Аккуратность Ольги Александровны
проявляется еще в том, что она редко забывает поставить дату, часто
даже упоминает день недели, час, ведь некоторые ее письма растяги-
ваются на несколько дней.
На мой взгляд, особый интерес представляют те 189 писем, ко-
торые собраны здесь. Все эти письма были написаны в продолжение
четырех лет — 1927, 1928, 1929 и 1930, то есть в очень важное, перелом-
ное историческое время для СССР. Четырехлетний период, охвачен-
ный представленными здесь письмами, позволяет нам проследить за
4
эволюцией всеобщей атмосферы в стране. Следует обратить внимание
на тот факт, что с каждым годом писем становится все меньше: 58 —
в 1927 году, 52 — в 1928 году, 48 — в 1929 году и 31 — в 1930-м. Письма
также становятся менее длинными и менее содержательными. Автор
все чаще прибегает к разным иносказаниям, метафорам, использует
иностранные языки для самых смелых и крамольных высказываний,
иногда прямо намекает на ужесточающуюся цензуру, на запретные для
корреспонденции темы. Тем не менее письма, как никак, доходят, и ей
удается так или иначе довести до своих адресатов немало интересной
информации, продублировать сведения, если она не уверена, дошли
ли они в письме дочери. Иногда она с этой целью даже прибегает к,
казалось бы невинным, письмам к внучкам.
Настоящие письма, несомненно, бесценное свидетельство со-
ветских будней конца двадцатых годов, выпавших на долю дворян,
интеллигенции, «спецов», вообще петербуржцев. Кончился нэп, на-
чинается индустриализация всей страны и страшная коллективиза-
ция. То, что назвали «великим переломом», не могло не отразиться
на жизни людей. Именно об этом нам повествует О. А. с редчайшим
даром. Автор не только наблюдательна и предельно точна в своих
«рапортах», она к тому же умеет оценивать события и иронично о
них отзываться. Благодаря письмам О. А. читателю удастся восста-
новить во всех подробностях материальную жизнь того времени.
Сколько трудностей приходится, оказывается, преодолевать в каж-
додневной жизни.
Мы все, конечно, знаем о жилищном кризисе, о жестоком уплот-
нении, которому подверглись жители крупных городов за годы со-
ветской власти, об ужасах коммуналок. В письмах О. А. пресловутый
«квартирный вопрос» встает во всей своей красе и подробно описыва-
ется. Семья Воейковых вернулась в Петроград в 1923 году, после мы-
тарств гражданской войны, и поселилась в так называемой «вышке»
на Кавалергардской улице, чудом сохраненной в период военного
коммунизма. Воейковы, как и большинство их друзей и знакомых из
интеллигентных и культурных семей, будут пытаться смягчить по-
следствия сокращения «жилплощади», прибегая к «самоуплотнению».
Поэтому, как отмечает резонно О. А., несмотря на остальные бытовые
трудности, даже прибавление семейства является выгодным и желан-
ным. Самое страшное — попасть в категорию «лишенцев» вследствие
изобилия площади, как случится с родственниками Ходневыми, вла-
дельцами большой дачи в Петровско-Разумовском. А увольнение со
5
службы может вообще лишить жилья. Эта участь постигнет осенью
1927 года младшую дочь Мару в Ульяновске.
Проблема с жильем угнетает всех: с одной стороны, постоянно по-
вышается плата за него, с другой — неумолимо сокращается площадь,
отведенная на каждого человека. А если жилец не защищен статусом
государственного служащего или работника умственного труда, кото-
рому полагается лишняя площадь размером в 18 м2 (в нояб ре 1928 года),
то положение безвыходное. Ведь за излишки площади приходится
платить в 3 раза дороже! Так, самой близкой знакомой О. А. придется
отказаться от своей комнаты. Когда София Кирилловна умрет летом
1929 года, у О. А., обычно никогда не жаловавшейся на бытовые не-
взгоды, вырвется вопль отчаяния: «Все это так непривычно для нас
грешных — по углам не жили!»
За те четыре года, которые охватывают представленные здесь пись-
ма, квартира Воейковых, изначально состоящая из пяти комнат, будет
значительно сокращена и реорганизована. Но самое страшное случится
весной 1930 года, когда квартира будет разделена на две части и пре-
вратится в жалкую коммуналку. Там и умрет О. А. в октябре 1936 года,
в комнате-каморке за кухней.
Кроме жилищных проблем существует немало других забот.
Из письма в письмо О. А. упоминает об очередях, перебоях в снабже-
нии, сокращении штатов, угрожающей безработице, введении карточ-
ной системы. Налицо тот самый «великий перелом», который корен-
ным образом изменит облик страны. Публикуемые письма позволяют
нам наглядно судить о жизни в Ленинграде в те годы. Если учесть, что
семья Воейковых является в какой-то мере довольно обеспеченной
семьей — сын Дима работает «спецом», получает свыше 300 рублей
жалования, не трудно догадаться о нарастающей нищете этой катего-
рии населения. Ведь у Воейковых постоянные проблемы с финансами.
Лейтмотивом всех писем является безденежье, охватывающее всех и
вся вокруг. Людей ее круга, а главным образом одиноких женщин, спа-
сает знание иностранных языков: почти все дают уроки, иногда даже
пишут учебники, берут переводы. Так было с самого начала, сразу по-
сле революции, во время гражданской войны. Еще в мае 1920 года в
письме своей знакомой Ариадне Тырковой О. А. упоминала о том, что
знание английского языка их спасло, потому что был большой спрос
на уроки английского. Некоторым знакомым посчастливилось найти
работу в библиотеке или в издательстве. Невестка автора водит по вы-
ходным экскурсии по Эрмитажу. А еще многие занимаются рукодели-
6
ем, шьют, вышивают, вяжут, делают куклы, разного вида украшения,
пополняя, таким образом, семейный бюджет.
Финансовые проблемы создают фон повседневной жизни для всех
без исключения, и даже дети дворянских семей приобщаются к этим
заботам, выучивая новые советские термины, такие как всеобщая «по-
лучка», напоминая этим фактом Ольге Александровне, что жизнь ко-
ренным образом изменилась.
Точность, с которой О. А. доводит до сведения своей дочери Кати
цены на разные продукты и услуги, может удивить читателя. Казалось
бы, какой интерес это представляет для эмигрантки, живущей в Харби-
не, погруженной в собственные житейские трудности. На самом деле,
как мне кажется, О. А. в глубине души, вероятно, отдавала себе отчет
в исторической ценности своего летописания, а еще она верила в на-
дежность своего главного адресата — дочери Кати, способной это оце-
нить. И в итоге она оказалась права. Ведь история этих писем сама по
себе любопытна. Екатерина Дмитриевна Воейкова-Ильина вернулась
из эмиграции в Советский Союз в 1954 году. И она сумела провезти все
эти письма, составляющие основную часть ее багажа, к изумлению и
даже раздражению ее дочери, Наталии Иосифовны Ильиной. До свое-
го отъезда из Китая она к тому же отдала перепечатать все письма в
четырех экземплярах, для пущей надежности.
Читатель, несомненно, будет поражен многочисленными встав-
ками на иностранных языках. Владея в совершенстве четырьмя ино-
странными языками, О. А. привыкла «жонглировать» ими, чтобы точ-
нее или образнее выразить свою мысль. Она, конечно, научила всех
своих детей иностранным языкам. Об этом с восхищением свидетель-
ствует, в частности, старый друг Кофод в своих воспоминаниях. По-
этому О. А. может спокойно переходить со своими взрослыми адреса-
тами в ходе письма с одного языка на другой. И Катя, ее старшая дочь,
и Шура, ее старший сын, живущие в Маньчжурии, поймут и оценят
виртуозность ее писания. Следует, тем не менее, добавить, что в дан-
ных обстоятельствах (конец 1920-х годов) использование иностран-
ных языков может также служить более или менее хитрой попыткой
донести до адресата какую-нибудь крамольную мысль, какое-нибудь
критическое замечание.
То, что в дворянских семьях до революции было обязательным эле-
ментом домашнего воспитания, в советское время станет гораздо труд-
нее поддерживать, а главное, станет нецелесообразным. Тем не менее и
семья Воейковых, и их родственники и знакомые считают необходимым
7
научить детей иностранным языкам, как минимум двум. В связи с этим
привлекается помощь всех бабушек для обучения внуков, а летом не-
сколько знакомых семей вскладчину снимают дачу, для того чтобы
обеспечить детям коллективные уроки.
Вопрос воспитания детей вообще стоит на очень видном месте в
письмах О. А. В те годы еще существовали частные детские сады, куда
ходит внучка Катюша, где ее обучают и гимнастике, и танцам, и ри-
сованию, и языкам. А старший внук, подросток Алек, ходит на уроки
танцев. О. А. надеется даже провинциального и необтесанного внука
Юру записать на такие уроки, когда он приедет учиться в Питер. Дети
с бабушками говорят на иностранных языках, и даже иногда между со-
бой. Маленькая Катюша прочитала на французском языке неимоверное
количество книг графини Сегюр. Со свойственной ей мудростью О. А.
отдает себе отчет в том, что в условиях советской власти такое воспита-
ние старомодно и может быть даже не очень разумно. «Но умно ли мы
делаем, что своих воспитываем в духе прошлого?» — пишет она в январе
1929 года. Во всяком случае, она понимает, что всем ее внукам предстоит
жить в другой, более грубой обстановке. И вообще их следует готовить
к будущему. Поэтому естественно, что она прибегает к новой орфогра-
фии, когда пишет внучкам, хотя понимает, что это вызовет всплеск не-
годования ее крестницы в Харбине. Отметим, что О. А. печется и о вос-
питании внучек, находящихся в эмиграции. Она знает, что Муся растет
без материнской ласки, под опекой рассеянного и эгоцентричного отца,
и пытается развить у внучки любовь к чтению, английской литературы
в частности, и даже пишет ей целые письма на английском языке. По-
нимая, что она — единственный человек в семье, способный поддержи-
вать связь между разрозненными и разбросанными членами семьи, она
считает своим долгом приобщить харбинских внучек к русской культу-
ре, рассказать им об их родине, держать их в курсе жизни двоюродных
сестер и братьев, живущих в Советском Союзе. Изумляет, конечно,
способность О. А. находить язык и тон, соответствующие каждому адре-
сату, обращенные лично ему. В этом отношении она может писать три
или четыре письма в один и тот же день, описывая, собственно говоря,
одни и те же события, но тем не менее читатель найдет в них каждый
раз что-то новое, а главное — поймет особенности характера каждого
из адресатов О. А. Личное отношение О. А. к окружающим ее людям
весьма проницательное и сочувствующее, она на самом деле переживает
с ними их заботы. Все это заметно в ее письмах и позволяет нам оценить
ее незаурядную личность.
8
Вместе с бытовыми подробностями в письмах мелькают много-
численные упоминания о тех или иных событиях, определяющих и на-
полняющих жизнь семьи, друзей и знакомых. Это, конечно, непрекра-
щающиеся гонения на «социально чуждые элементы», на «бывших».
Внуку Алеку в 1927 году отказано в поступлении в вуз из-за социаль-
ного происхождения. «Избиение младенцев жестокое», — пишет она.
Бывают и роковые обстоятельства: аресты, ссылки. В письмах будет
речь и об этом. Младшую дочь Мару арестовали летом 1927 года, когда
мать была при ней: «ночной визит и отсутствие хозяйки три недели».
Осенью того же года ее вообще уволят из школы садоводства и огород-
ничества имени Степана Разина, которой она заведовала. Ольге Алек-
сандровне, конечно, приходится быть осторожной в своих высказыва-
ниях и прибегать к эзопову языку. Очевидно, многоточие, стоящее в
конце следующего замечания: «Племянники далеко на севере, вносят
культуру на окраины…» — указывает на то, что это следует восприни-
мать иносказательно. В 1928 году весной арестована невестка Надя в
Ленинграде. Ее сын Алек будет носить ей посылки в Кресты, судя по
тому, что ему приходится переправляться через Неву. В том же году се-
мья пережила большой страх, когда Диму, инженера-«спеца», судили
за несчастный случай, произошедший в его цехе. В конце концов, он
был оправдан, но из письма О. А. понятно, что все очень испугались,
ведь весной 1928 года был знаменитый Шахтинский процесс, который
кончился смертным приговором для ряда «спецов». У одной знакомой
муж с Соловков переводится в Сибирь, у другой муж вернулся, у тре-
тьей муж ночует в тюрьме, но свободен днем.
Поражает солидарность, которую проявляют все, особенно по от-
ношению к социально близким им людям. Гонения, которым они под-
вергаются, заставляют их сближаться друг с другом, помогать изо всех
сил, выручать, «вытаскивать из беды». То, что станет всеобщим явле-
нием для разных социальных категорий в Советском Союзе, в услови-
ях дефицита, материальных трудностей, прослеживается и здесь. Нуж-
ны связи, знакомства, иначе не проживешь.
Помимо бытовых подробностей, читатель найдет интересные све-
дения о политических, социальных и экономических преобразованиях в
стране. Упоминаются такие курьезы, как выставка собак, пользующаяся
огромным успехом, несмотря на высокую цену на билеты, или открытие
клуба — «Дворца инженера», где можно пообедать за умеренную цену.
Следует еще обратить внимание на постоянные, из письма в пись-
мо повторяющиеся у О. А. описания погоды. Казалось бы, такие
9
метеорологические сводки не представляют особого интереса. На са-
мом деле, они создают тот фон, который позволяет читателю осязать
атмосферу тех дней, проникнуться настроением автора, перенестись в
то время. В письмах 1929 года это особенно заметно. Точно так же, как
сгущаются черные тучи в питерском небе, нависая над городом, по-
литические и экономические события этого года создают ту давящую
атмосферу, предвещающую дальнейшее ужесточение режима.
Ольга Александровна, несомненно, обладает исключительным по-
вествовательным даром, она понимает, насколько важно передать чи-
тателю свои чувства. Для нее, выросшей на Волге, вырастившей трех
агрономов (старшего сына Шуру, младшего сына Ваню, дочь Мару),
общение с природой — неотъемлемая часть ее жизни. В этом легко
убедиться, читая ее великолепные описания берегов Волги в Ульянов-
ске летом. Тяга к земле, интерес к природным явлениям неудивитель-
ны для женщины, чей деверь, брат ее мужа, Александр Иванович Во-
ейков, был известным ученым — метеорологом и климатологом. Ольга
Александровна интересуется многим, она обязательно посещает Гео-
графическое общество каждый раз, когда там какой-нибудь интерес-
ный доклад, и со свойственной ей аккуратностью сообщает, сколько
было присутствующих, сколько членов общества. Если взглянуть на
количество и разнообразие географических названий, встречающихся
в этих письмах, можно поразиться, насколько широк круг интересов и
знакомств автора. Упоминаются самые далекие места России, самые
разные страны. Дело в том, что из бывших родственников и знакомых
многие разбросаны по стране и по всему миру в силу сложившихся
исторических обстоятельств. Поэтому Ольга Александровна интере-
суется и политическими событиями в мире — будь это международ-
ные конференции с участием СССР, война в Китае, полет Линдберга,
крушение дирижабля Нобиле на Северном полюсе. И конечно, после
прочтения этих писем нельзя не проникнуться щемящим чувством жа-
лости к Ольге Александровне, которая скоро (ведь начиная с 1930 года
произойдет заметное ужесточение режима в этом отношении) будет
совсем лишена возможности читать любимые иностранные журналы,
переписываться с друзьями, осевшими в далеких зарубежных странах.
Что касается связей и переписки с русскими эмигрантами в Маньч-
журии, то, как ни странно, в те годы положение было не таким страш-
ным. Вообще-то можно удивляться, читая письма О. А., сколько у нее
знакомых и друзей, в частности симбирян, в Харбине. И не только бо-
лее или менее спокойно ведется переписка, но некоторые советские
10
