Table Of ContentПОЭТИЧЕСКОЕ ТВОРЧЕСТВО М. Ю. ЛЕРМОНТОВА
СВОЕОБРАЗИЕ ЛИЧНОСТИ И ТВОРЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
“Когда художник творит свое произведение, он тайно мечтает о
“встрече”. Как бы ни был он замкнут, одинок или даже горд, он всегда
надеется на то, что его создание будет воспринято, что найдутся такие люди,
которые верно уловят или услышат его “слово” и понесут его в себе. И может
быть, даже самые одинокие и замкнутые мастера с особою нежностью, с
особым трепетом думают об этой желанной предстоящей “встрече” полного
“понимания” и “одобрения”; и потому, может быть, и замыкаются в себе, что
жаждут этой “встречи”; и потому, может быть, заранее приучают себя к мысли
о “неизбежном” одиночестве и не надеются на ее возможность...
Мечтая о художественной встрече, художник прав. Ибо искусство
подобно молитвенному зову, который должен быть услышан; и любви,
которая требует взаимности; и беседе, которая неосуществима без внимания
и ответа. Молящемуся довольно, если ему внял Господь. Но художник
обращается к людям. Искусство желает быть услышанным, оно требует
любовного внимания, ему необходима встреча; и не “все равно какая”
встреча; не “какая-нибудь”, а художественная, т. е. такая, при которой в душе
слушателя и читателя расцветут те самые цветы, что цвели в душе
художника, и запылает, и засветит тот самый огонь, что горел и светил
автору; так, чтобы художник - если бы удалось ему заглянуть в душу своего
слушателя и читателя - сказал бы в радости: “Да, я именно это видел! Да, я
именно это пел!” И стал бы счастлив от состоявшейся художественной
встречи”, - так писал о творческом акте замечательный мыслитель начала ХХ
века И. А. Ильин.
В нашей литературе немало художников, которые при жизни так и не
дождались этой долгожданной встречи: А. Фет, А. К. Толстой, Ф. Тютчев, Е.
Боратынский и многие другие. К их драматическому ряду принадлежит и М. Ю.
Лермонтов.
С одной стороны, слишком сильно было обаяние и сила света,
исходящие от “солнца русской поэзии” А. С. Пушкина, чтобы на его фоне
разглядеть ее “ночное светило” — Лермонтова.
В гениальных же творениях поэта слишком много такого, что с трудом
поддается осмыслению, а подчас и такого, что понимать и принимать мы не
хотим, инстинктивно защищаясь от всего, что нарушает, а нередко и ломает
наши робкие попытки гармонизировать пространство чувств и переживаний,
понятий и идеологем, среди которых мы строим свою жизнь. Мы не хотим или
не можем понять, что войти в мир Лермонтова можно, лишь приняв те законы,
по которым этот мир создан.
Восприятие и интерпретация художественного мира того или иного
поэта всегда вызывает в нас потребность найти определенный ключ, тот
тайный код, который откроет нам сущность и смысл образов, созданных
художником, поможет адекватно авторскому замыслу воспринимать его
творения, поможет стать тем идеальным “внимающим” читателем, о котором
мечтает всякий художник.
3
Читатель, как писал И. Ильин, “призван сам исполнить, воссоздать,
увидеть и постигнуть” произведения художника “и тем самым - как бы
принять протянутую ему руку автора, оправдать его доверие и пройти
навстречу ему ту часть художественного пути, которую никто за него и вместо
него пройти не может. Без этого воссоздания художественного создания
обойтись нельзя. Это вторичное рождение слова, образа и глубинного
замысла каждый читатель должен осуществить в своей душе самостоятельно
и одиноко. Захочет ли он этого? Сумеет ли он это сделать? Знает ли он, что
это совсем не так легко? Понимает ли он, что чтение есть художественное
творчество, требующее от читателя художественной сосредоточенности,
внимания и верного участия всего душевно-духовного многострунного
“инструмента”?..”
Особенного напряжения этого инструмента требует мир, созданный
таким художником, как М. Ю. Лермонтов.
В начале прошлого века П.Н. Сакулин заметил: «Лермонтов — всё ещё
спорный поэт. Спорят не о размерах его таланта, даже не об его историко-
литературном значении, а преимущественно о внутреннем смысле его
творчества»1.Прошло больше века, а споры все продолжаются. До сих пор
поэты и ученые пытаются проникнуть в этот сумрачный, трагический, порой
пугающе инфернальный, яркий, озаренный гением поэта мир, созданный
человеком, которому в день смерти исполнилось всего лишь 26 лет. Как
сказал В. Розанов, чтобы таким юным заслужить воспоминание о себе, такого
пристального внимания и желания понять – «значит вырасти уже к этому
возрасту в такую серьезную величину, как в равный возраст не достигал у нас
ни один человек на умственном и политическом поприще. “Необыкновенный
человек”, – скажет всякий. “Да, необыкновенный и странный человек”, – это,
кажется, можно произнести о нем, как общий итог сведений и размышлений»
(В. Розанов).
Все, что связано с личностью, биографией и творчеством Лермонтова,
окутано завесой тайны, пронизано мистическими совпадениями. Даже даты
рождения и смерти Лермонтова обретут через сто лет особый смысл для
русской истории – в 1914 г. началась первая мировая война, а в 1941-м –
Великая Отечественная.
Репутацию «самого загадочного русского поэта» Лермонтов заслужил не
случайно. В его творчестве и личности поражает многое — и таинственные
совпадения, и загадочные события в его жизни, и противоречивость
восприятия его внешности и характера современниками, и непроясненность,
загадочность образов, оказывающихся прямыми пророчествами, и
философская глубина, и мудрость, столь странная для такого молодого поэта,
и глубина проникновения в тайны человеческого сознания и души, и
поражающая воображение обычного человека противоречивость его
человеческих и творческих проявлений. Непостижимость, противоречивость,
двойственность проявились во всем - и во внешнем облике, и в поступках, и в
судьбе, и, конечно, в творчестве.
1Сакулин П.Н. Земля и небо в поэзии Лермонтова // Венок М.Ю. Лермонтову. Юбилейный
сборник. М.–Пг., 1914. С. 1.
4
Все, что связано с личностью, биографией и творчеством Лермонтова,
окутано завесой тайны, пронизано мистическими совпадениями. Судьба как
будто позаботилась о том, чтобы о поэте потомки судили не по дневникам и
письмам, которые не сохранились или были уничтожены, не по
воспоминаниям современников, слишком противоречивым и
взаимоисключающим, чтобы быть объективными свидетельствами, а по его
произведениям, в общей своей совокупности представляющим метатекст,
мифологическая и мифопоэтическая сущность которого опирается не только
на свойственные художественному творчеству законы, но и на вполне
объективные и субъективные обстоятельства судьбы поэта, своеобразие его
личности, характера и миросозерцания.
Традиционно понятие «жизнетворчества» связывают с художественной
практикой поэтов Серебряного века. Но, думается, было бы правильнее
утверждать, что впервые философия, эстетика и практика жизнетворчества
оформилась в творческом мире Лермонтова
Впервые в русской культурной практике поэт творил свою судьбу, свою
личность, предвосхищая искания художников конца XIX – начала ХХ вв. Он
творил свою жизнь по формуле, которую выразит в своем жизнестроительном
опыте Николай Гумилев: создавать свою жизнь по законам искусства, чтобы
сама жизнь стала произведением искусства, чтобы читатель мог по перебоям
ритмов, по созвучиям рифм отгадать биение поэта сердца, порывы его души.
▀ ▀ ▀
Сохранилось очень немного источников, по которым мы можем судить о
жизни и личности Лермонтова. Он не оставил нам ни дневников, ни
воспоминаний. Почти полностью утрачены ранние произведения Лермонтова,
так как его родственник А.П. Шан-Гирей счел необходимым после гибели
Лермонтова сжечь многие рукописи и юношеские произведения поэта.
Письма Лермонтова к любимой им Варваре Лопухиной были
уничтожены ее мужем. Последние черновики, рукописи и бумаги, о которых
говорилось в описи оставшегося после гибели поэта имущества, бесследно
исчезли. Не дошли до нас ни ноты, ни многие живописные произведения,
созданные Лермонтовым.
“В наружности Лермонтова, - вспоминает И.С. Тургенев, - было что-то
зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой веяло от его
смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Вся его фигура,
приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых плечах, возбуждала
ощущение неприятное”. “Почему-то внимание каждого и не знавшего его
невольно на нем останавливалось”. “Все от него отшатнулись, – рассказывал
университетский товарищ Лермонтова, – а между тем что-то непонятное,
таинственное влекло к нему”.
Вчитываясь в дошедшие до нас строки воспоминаний о поэте, мы
видим, что Лермонтов бывал разным, подчас разительно непохожим в
восприятии разных людей. Если Н. Раевский свидетельствовал: “Любили мы
его все”, -– Зато князь Васильчиков утверждал: “Он был вообще не любим в
кругу своих знакомых”. “Все плакали, как малые дети”, – рассказывал
Н. Раевский, вспоминая час, когда тело поэта было доставлено в Пятигорск.
“Вы думаете, все тогда плакали? – с раздражением говорил много лет спустя
5
священник Эрастов, отказавшийся похоронить Лермонтова по христианскому
обряду. – Все радовались”.
Д. С. Мережковский говорил о бесконечном раздвоении, о колебании
воли, смешении добра и зла, света и тьмы в его сознании, жизни и
творчестве. Но поэт сам сказал о себе:
Он был похож на вечер ясный,
Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет
Как заметил критик, зачастую современники воспринимали Лермонтова
как человека странного, «не от мира сего»: «Если бы довести до конца это
первое бессознательное впечатление, то пришлось бы его выразить так: в
человеческом облике не совсем человек; существо иного порядка, иного
измерения; точно метеор, заброшенный к нам из каких-то неведомых
пространств»2.
Лермонтов как будто сам позаботился о том, чтобы создать о себе миф
как о поэте не только трагической судьбы, но и поэте, мистическими узами
связанном с мирами иными, поэте странном, необычном, загадочном и
непостижимом. Об этом свидетельствуют разбросанные по стихотворениям
самохарактеристики Лермонтова. Не о Наполеоне, а себе сказал поэт:
Как метеор, игрой судьбы случайной
Он пролетел грозою между нас.
Главный мотив социальной самоидентификации Лермонтова выражен
почти формульно:
Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них.
Зародившись при жизни поэта, и после смерти миф о загадочности и
непостижимости лермонтовского творчества и судьбы продолжает
развиваться. Драма Лермонтова — это драма непонятой личности и
творчества, которая продолжает разыгрываться до сих пор.
Но в столь ярко выраженной мифологичности самоидентификации
Лермонтова нет желания мистифицировать современников и читателей
будущих поколений. Осознавая в себе немалые творческие силы, Лермонтов
был искренне убежден в своем миссианском предназначении, но не как
человека, а как творческой личности, способной изменить мир.
Л.А. Ходанен пишет, что «миф о поэте-гении и о чудесной природе
вдохновения является одним из центральных для романтизма. Вокруг него в
романтизме постепенно сформировалась своя поэтическая мифология, в
которую вошли и эстетические рефлексии творческих состояний, и собственно
художественные произведения, основанные на мифотворческих образах и
символах поэзии. Поэтическую мифологию составляют мифы о «музе»,
«гении», «протее», «пророке», романтики также мифологизируют поэтический
«инструментарий» — жанры, рифму, слова, звуки». Но, как верно отмечает
Л.А. Ходанен, «героями романтической мифологии поэзии становятся
легендарные певцы древности и великие поэты нового времени, из биографий
и судеб которых романтики формируют новые мифы», лермонтовская же
2Мережковский Д.С. М.Ю.Лермонтов — Поэт сверхчеловечества // Мережковский Д.С. В тихом
омуте. Статьи и исследования разных лет. – М., 1991. С. 392.
6
мифология поэзии опирается на «автомифологические» тенденции, когда
поэт сам становится главным героем мифа о мире и о себе. В данном случае
мифотворческая составляющая художественного процесса является частью
жизнетворческой позиции поэта, осмысливающего свою жизнь и свое
творчество как единый, неделимый процесс, когда мысли, чувства и события
жизни становятся поэтическим импульсом, а произведения перетекают в
события жизни.
Мифотворчество Лермонтова — это способ самопостижения, это способ
миропостижения, способ преодоления несовершенства реальной жизни,
способ конструирования художественной реальности и собственной судьбы в
реальном мире.
Миф Лермонтова о мире и о себе зиждется на трех составляющих,
границы между которыми являются абсолютно условными: ЛИЧНОСТЬ —
ТВОРЧЕСТВО — СУДЬБА.
Причем в творческой системе таких художников, как Лермонтов, это
триединство является не только предпосылкой для осмысления сущности его
произведений, но и предпосылкой самого творческого процесса. Можно
сказать, что Лермонтов во многом опередил практику Серебряного века с его
теорией жизнетворчества. Его произведения — это не только способ
художественного осмысления действительности, но и способ
самоопределения и самовыражения в большей степени, чем у любого другого
русского художника XIX века.
Немаловажную роль в формировании художественной картины мира в
творчестве того или иного автора играет личность автора во всей
совокупности ее проявлений и характеристик — личность как биографическая,
так и творческая. В лермонтовском мире образ автора и его текст не
подвергают друг друга сомнению. Как сказал В. Ходасевич о Лермонтове в
1914 году: «он жизнью своей создал для нас великий образец художника»3.
«Случай Лермонтова» — это нерасчленимое единство биографической и
творческой личности, то, что Н. Иванова очень верно назвала «симфонией
стиля»4.
В желании жить, как творить, Лермонтов превосходит всех своих
современников. Отсюда — мифы о его несносном характере, неуживчивости,
желчности и озлобленности. А между тем, Лермонтов стремился как
биографическая личность соответствовать тем морально-нравственным и
эстетическим нормам, которые прокламировал в своих произведениях.
Лермонтова можно назвать нравственным, или, как сказал А. Белый об А.
Блоке, «конкретным максималистом».
Самоопределение Лермонтова протекало именно как мифотворческий
процесс. Обладавший огромной волей, силой духа, привыкший с детства к
одиночеству и самопогружению, обладавший огромным творческим
потенциалом в самых различных областях (поэзия, музыка, живопись,
скульптура, математика и т.д.), Лермонтов одновременно пытался осмыслить
особенности своей личности и перспективы судьбы и конструировать их. Так
3Ходасевич В. Ф. Фрагменты о Лермонтове // Михаил Лермонтов: Proetcontra. – СПб., 2002. С.
434 – 443.
4Иванова Н. Писатель и его миф. – [Электронный ресурс] http://www.litsnab.ru/literature/5255).
7
складывалась личность поэта и определялись поиски призвания и вехи
судьбы.
Личность Лермонтова поражает многим, но особенно очевидно
феноменально раннее духовное и творческое созревание поэта.
Д. Андреев писал об этом: «С самых ранних лет — неотступное чувство
собственного избранничества, какого-то исключительного долга, довлеющего
над судьбой и душой; феноменально раннее развитие бушующего,
раскаленного воображения и мощного холодного ума; наднациональность
психического строя при исконно русской стихийности чувств; пронизывающий
насквозь человеческую душу суровый и зоркий взор; глубочайшая
религиозность натуры, переключающая даже сомнение из плана
философских суждений в план богоборческого бунта...; высшая степень
художественной одаренности при строжайшей взыскательности к себе,
понуждающей отбирать для публикации только шедевры из шедевров»5.
Современники и исследователи жизни и творчества Лермонтова пишут,
что поэт очень рано почувствовал в себе исполинские силы. Но гениальность
свою он воспринял не как дар, а как избранничество, полагая, что рожден для
свершения великих дел, для славы родины, для блага народа. “С самых
ранних лет — неотступное чувство собственного избранничества, какого-то
исключительного долга, довлеющего над судьбой и душой; феноменально
раннее развитие бушующего, раскаленного воображения и мощного
холодного ума; наднациональность психического строя при исконно русской
стихийности чувств; пронизывающий насквозь человеческую душу суровый и
зоркий взор; глубочайшая религиозность натуры, переключающая даже
сомнение из плана философских суждений в план богоборческого бунта...;
высшая степень художественной одаренности при строжайшей
взыскательности к себе, понуждающей отбирать для публикации только
шедевры из шедевров” (Д. Андреев).
Думается, для того, чтобы войти в мир Лермонтова и оценивать его по
тем законам, по которым он был создан, нужно принять не только тезис о
противоречивости и глубине его творчества, но и о том, что построено оно не
по привычным нам законам материального мира. По существу своего
мироотношения и художественного актаМ. Ю. Лермонтов был глубочайшим
мистиком, “мистиком по существу”, как говорил Д. Андреев, «мистиком
милостью Божией: мистиком потому, что внутренние его органы — духовное
зрение, слух и глубинная память, а также дар созерцания космических
панорам и дар постижения человеческих душ — приоткрыты с самого
рождения, и через них в сферу сознания просачивается вторая реальность:
реальность, а не фантастика»6. Таким образом, двоемириелермонтовского
творчества не есть художественный прием отражения противоречивой
сущности природы, человеческой жизни и души, а факт сознания поэта,
способ его мирочувствования и миропонимания. Мир материальный,
эмпирический, или феноменальный, не более реален для Лермонтова, чем
мир идеальный, ноуменальный, тот мир, в котором обитает ДУХ:
5Андреев Д. Роза мира / Сост. и подгот. текста А.А.Андреевой. – М., 1992. С. 368-369.
6Андреев Д. Роза мира. С. 370.
8
В сырую землю буду я зарыт
Мой дух утонет в бездне бесконечной…
Мистицизм как факт и сущность сознания Лермонтова неоспорим, и
только через призму мистического мироощущения поэта мы можем
осмыслить и адекватно замыслу воспринимать его произведения. Может,
тогда, нам станут доступны его пророчества о собственной судьбе и судьбе
России, глубочайшие проникновения в тайны человеческого духа, откроются
созданные им поистине космические панорамы, мы увидим явленные в его
стихах образы «миров иных». Вл. Соловьев называл лермонтовский
мистицизм «двойным зрением» — «способность переступать в чувстве и
созерцании через границы обычного порядка явлений и схватывать
запредельную сторону жизни и жизненных отношений». «Необычная
сосредоточенность Лермонтова в себе давала его взгляду остроту и силу,
чтобы иногда разрывать сеть внешней причинности и проникать в другую,
более глубокую связь существующего, — это была способность пророческая;
и если Лермонтов не был ни пророком в настоящем смысле этого слова, ни
таким прорицателем, как его предок Фома Рифмач, то лишь потому, что он не
давал этой своей способности никакого объективного применения»7.
В 1832 году 18-летний Лермонтов пишет стихотворение, в котором
определены все основные темы, образы и мотивы лермонтовской лирики:
желание утвердить свою «самость», неповторимость, осознание своего
особого избранничества, присутствует в нем и мотив странничества как
аналога неприкаянности и одиночества, утверждение национального
своеобразия своего духовного строения и своего творчества, мотив
неизбежной гибели. Этот мотив неотвратимости смерти, причем смерти не
естественной, а насильственной, с самого начала звучит в лирике Лермонтова
с той же симфонической силой, что и мотив избранничества.
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит,
В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? кто
Толпе мои расскажет думы?
Я - или Бог - или никто!
Стихотворение не случайно открывается категорической инвективой
«нет», что является как бы продолжением спора с недоброжелателями,
утверждающими, что личностные проявления Лермонтова и его стихи — лишь
подражания великому английскому романтику. Бинарные оппозиционные
группы «я — не Байрон» и «я — другой» обрастают образами и мотивами,
повторяясь с нарастающей силой в дальнейшем творчестве поэта.
7 Соловьев Вл. Лермонтов // Соловьев Вл. Литературная критика. – М., 1990. С. 281.
9
