Русские генералы 1812 года

177 Pages·11.104 MB·Russian

by  Нерсесов Я.Н.

Яков Николаевич Нерсесов
Русские генералы 1812 года

Нерсесов Я.Н. Русские генералы 1812 года
М.: Мир энциклопедий Аванта+, Астрель, 2012. – 335 с.

Аннотация

Книга, которую вы держите в руках, посвящена наиболее знаменитым русским
полководцам начала XIX столетия. Тем, кто на своих плечах вынес «грозу двенадцатого
года», героям войн с Наполеоном – М. Б. Барклаю де Толли, А. П. Ермолову, М. А.
Милорадовичу, П. И. Багратиону и М. И. Кутузову. Каждый из них был интересен и
уникален по-своему. Каждый внес весомый вклад в победу. При этом поступки полководцев
не всегда были понятны современникам, а потомки зачастую подвергали их портреты
лакировке. Автор предпринял попытку рассказать о своих персонажах без глянца и
излишней патетики. Яркие, запоминающиеся образы, легкий своеобразный язык и глубокое
погружение в эпоху делают текст интересным для широкого круга читателей.
Яков Николаевич Нерсесов
Русские генералы 1812 года

Светлой памяти моего деда-военврача Якова Николаевича
Нерсесова и моего отца-искусствоведа Николая Яковлевича Нересова
посвящаю…

Все дело в мгновении. Оно определяет жизнь.
Франц Кафка

Пролог, или Как это начиналось

В начале 1810-х гг. в Европе наступило обманчивое затишье. Окопавшаяся на своем
острове Британия – «владычица морей» как всегда лишь интриговала, щедро раскрывая
свой бездонный кошелек, набитый за счет постоянного грабежа многочисленных колоний,
континентальным противникам Наполеона. Наследница былой славы Фридриха Великого
Пруссия угодливо выжидала, исподволь перевооружая армию, куя и точа сабли, отливая
пушки и ядра. «Старая шлюха Европы» Австрия – последний осколок некогда
могущественной Священной Римской империи – ради поправок к мирному договору от 14
октября 1809 г. с «корсиканским чудовищем», трижды победившим ее за последние 10 лет,
готовилась откупиться от него «белым телом» одной из своих принцесс-девственниц.

Единственным препятствием на пути к полному господству Наполеона в
континентальной Европе оставалась могущественная Российская империя. Только
уничтожив русскую армию, французский император мог рассчитывать на то, что ему удастся
поставить на колени Англию, дерзко бросавшую вызов из-за Ла-Манша, и стать
полновластным хозяином Европы. Наполеон высокомерно заявлял: «Через пять лет я буду
господином мира! На моем пути только Россия! Я раздавлю ее!»

Кстати, не исключено, что крылатое выражение «наполеоновские планы»
могло войти в обиход примерно в это время. Однажды в период 1809—1812 гг.
Наполеон и его маршал Бертье склонились над картой мира. Император поведал
начальнику штаба о своих новых дерзких замыслах. Привыкший восторгаться
гениальным патроном Бертье смог лишь изумленно выдохнуть: «Ваше Величество
! Вы хотите получить весь мир? » Ответ был кратким и вразумительным: «Этот
мир не так уж велик! »…

Одним из главных камней преткновения между Францией и Россией стала Польша.
Бонапарт образовал на отнятых у Пруссии польских землях герцогство Варшавское и
продолжал «кормить» поляков надеждами на восстановление всей территории Речи
Посполитой, что никак не входило в планы российского императора.
Не исключено, что, прорвавшись к головокружительным высотам власти, Наполеон не
забыл промозглый зимний день в Ливорно в далеком 1789 г., когда ему якобы было отказано
в зачислении на русскую военную службу. Не раз с горечью он перебирал в памяти
мельчайшие детали той старой истории и убеждался, что помнит все, как будто это
случилось вчера. Где-то в глубине души Бонапарт сознавал, что против России его толкают
не только политические и государственные соображения, но и неутоленная, глубоко личная
обида просителя, которого отвергли в тот момент, когда он особенно нуждался в поддержке.
Ж. Л. Давид. Наполеон на перевале Сен-Готард. 1800 г.

Если, начав войну в фанатично католической Испании, Наполеон, по его собственному
признанию, совершил глупость, то поход по необъятным просторам Российской империи
обернулся для него катастрофой. Рок толкал французского императора в Россию, а его звезду
– к закату. Война была неизбежна. Европа в напряженном молчании ожидала развязки
событий.

Кстати, после очередной войны Бонапарта с Австрией вся Европа
окончательно убедилась, что «корсиканское чудовище» отнюдь не непобедимо
(первые сомнения в этом возникли после кровавой «ничьей» со стойкими русскими
на ледово-заснеженном Прейсиш-Эйлау). И хотя ценой колоссальных усилий он
еще раз поставил ее на колени, – на этот раз под Ваграмом – уже были большие
неудачи под Асперном и Эсслингом. Многие представители покоренных народов
начали исподволь готовиться ко всеобщему бунту. Но всему свое время, а пока
назревала очная встреча задиристого «галльского петуха» с тяжелым на подъем
«русским медведем». Причем не в Европе, а в самой Российской империи, хозяина
которой Наполеон называл «греком конца Византийской империи», т. е. человеком
хитрым и двуличным. А ведь поначалу явно очарованный Александром I Бонапарт,
так хорошо умевший судить о своих собеседниках, считал его «очень красивым и
добрым молодым императором». Если это так, то французский император так и не
раскусил «плешивого щеголя». Впрочем, фигура Александра Павловича весьма
неоднозначна…
В январе 1811 г. Наполеон отобрал небольшое германское княжество Ольденбург,
владение герцога Гольштейн-Эйтенского, мужа сестры Александра I. Когда российский
император выразил протест, французский император цинично заявил, что Россия может
потерять «не только Польшу, но и Крым!» Спустя несколько месяцев на официальном
приеме в Париже он открыто бросил в лицо русскому послу князю А. Б. Куракину: «Весь
континент будет против вас!»
В личных взаимоотношениях двух владык крупнейших империй всплыли на
поверхность давние личные обиды.
…В далеком 1804 г. Наполеон опрометчиво расстрелял ни в чем не повинного
последнего представителя родственного Бурбонам дома Конде герцога Энгиенского, нагло
похитив его с помощью драгун из-за границы. Александр выразил свое возмущение в
официальном письме. В ответе Бонапарт намекал на причастность русского императора к
заговору и убийству его отца Павла I. Это было оскорбление, хуже которого трудно что-
нибудь придумать. Александр, «тонкий, фальшивый и ловкий», затаил глубокую обиду и
стал ждать своего часа.
И вот час пробил. Вскоре после Тильзита Наполеон стал искать себе новую жену из
старого владетельного дома Европы, которая могла бы подарить ему наследника и положить
начало династии. Императрица Жозефина, ставшая к тому времени в силу возраста
бесплодной, уже «вышла в тираж». Первой среди высокородных невест стояла великая
княжна Екатерина Павловна, сестра императора Александра I. Через посла в России Армана
де Коленкура Наполеон начал зондировать почву для этого брака. Катиш (так звали княжну в
семье) – созданию крайне амбициозному – «грозила» участь французской императрицы!
Казалось, родственные связи с Францией с всесильным повелителем Европы будут
чрезвычайно полезны для России. Александр, как всегда, не отказывал, но и не давал
согласия. Общаясь на эту тему с французским послом, «наш ангел», так его величали при
дворе, все время ссылался на волю матери, которая для него, послушного сына, по его
клятвенным заверениям, была священна. Вдовствующая императрица Мария Федоровна и ее
очень своевольная дочь-любимица заняли глухую оборону: политические и династические
выгоды были для них ничто. Катиш, у которой с царствующим братом были особо
доверительные (ходили слухи, что брат своеобразно опекал любимую сестренку) отношения,
наотрез отказалась обсуждать кандидатуру Бонапарта, резко заявив, что скорее «готова
пойти за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца». Получив
завуалированный отказ от Катиш, Наполеон не отступился и в 1809 г. «перенес
артподготовку на иную цель» – на другую великую княжну – пятнадцатилетнюю Анну
Павловну. Отказать Наполеону во второй раз было делом совершенно неслыханным!
Всесильная императрица-мать Мария Федоровна не знала, как поступить. Приносить в
жертву свою юную невинную дочь кровожадному тирану она не хотела. Судьба дочери была
для нее превыше всего. «Если у нее не будет в первый год ребенка, – писала она своему
царствующему сыну, – ей придется много претерпеть. Либо он с ней разведется, либо
захочет иметь детей ценою ее чести и добродетели». У вдовствующей императрицы
состоялся очень трудный разговор с Александром, после которого Наполеону отказали,
сославшись на несовершеннолетие невесты его сестры. Огромную роль в этом отказе
сыграло категорическое нежелание Марии Федоровны родниться с «корсиканским
выскочкой». «Друг по Тильзиту и Эрфурту» попал в точку, нанеся чувствительный удар по
самолюбию безродного французского самодержца. Александр отыгрался за все унижения,
доставленные ему французским узурпатором престола.

Между прочим, в ту пору Наполеон уже совсем не походил на
романтизированного генерала Бонапарта, запечатленного кистью выдающегося
французского художника Антуана Гро. Он сильно располнел, даже обрюзг, у него
появилось заметное брюшко, поредели волосы. Внешне император французов все
больше становится похож на свои портреты последних лет жизни.
Над Россией нависла грозная опасность. Русские солдаты, офицеры и генералы не
испытывали страха перед неприятелем и готовились дать ему достойный отпор. В русской
армии того времени была целая плеяда талантливых полководцев: Барклай, Ермолов,
Милорадович, Багратион, Раевский,
Остерман-Толстой, Дохтуров, Коновницын, Неверовский, Кутайсов, Голицын, атаман
Донского казачьего войска Платов, братья Тучковы и другие, чьи имена не столь на слуху.
Все они мало в чем уступали французским военачальникам Бонапарта, имея богатый опыт
боевых действий против наполеоновской армии. Теперь, когда воевать предстояло уже не на
далекой чужбине, где все могло кончиться дипломатическим торгом, а на территории
России, армия, охваченная патриотическими чувствами, была готова на великие подвиги.
В 1810 г. военным министром России стал генерал Барклай-де-Толли. Он не раз
встречался и с Наполеоном, и с его маршалами на полях сражений и понимал причины
постоянных побед французов. Барклай считал, что русская армия сможет противостоять
Наполеону только после существенных реформ, и постарался провести их в кратчайшие
сроки. Была значительно увеличена численность армии. Численность гвардии, весьма
поредевшей после «мясорубок» Аустерлица и Фридланда, где ее бросали в самое пекло,
довели до 12 отборных пеших и конных полков: около 15 тыс. пехоты и около 5 тыс.
кавалерии – всего примерно 20 тыс. человек. По примеру французской армии были созданы
постоянные крупные соединения – мощные корпуса и более маневренные дивизии. В
каждый корпус входили две пехотные и одна кавалерийская дивизия, а также две
артиллерийские бригады вместе с батареей на конной тяге. Это позволяло корпусам
самостоятельно действовать на поле боя.
Более сбалансированным стало соотношение в пехоте гренадер (крупных и мощных
бойцов – главной ударной силы среди пехотинцев) и егерей (ловких и быстрых воинов,
готовых на действия в рассыпном строю и на стремительные маневры в индивидуальном
бою). Количество последних увеличилось. Батальонные колонны окончательно признали
основным видом построения. С вооружения наконец сняли совершенно бесполезные
алебарды. Большая часть пехоты получила разработанные тульскими оружейниками более
современные мушкеты (за основу были взяты французские ружья образца 1777 г.
и английские – 1794 г.) с наибольшей дальностью стрельбы в 300 шагов, максимальной
эффективностью до 100 шагов и скорострельностью – два выстрела в минуту. По весу и
кучности стрельбы они почти не уступали зарубежным аналогам. Принятый на вооружение
нарезной карабин по своим тактико-техническим данным мало отличался от французского:
дальность – 1000 шагов, максимальная эффективность на 500 шагах. Но до конца провести
перевооружение пехоты не удалось: остались ружья 28 различных калибров! Использовался
старый штык, более короткий, чем у французов, и разработанный еще под старые, более
длинные ружья, что особенно скажется при отражении атак вражеской конницы. В целом
пехоты было больше, чем конницы.
Русская кавалерия – кирасиры, драгуны, гусары и уланы – славилась в Европе своими
лошадьми (лучше конный состав был только в английской армии), несколько уступая
французам в выучке коней и индивидуальном мастерстве всадников. Большая заслуга в
улучшении состояния конного парка принадлежит знаменитому командиру кавалергардов,
генералу от кавалерии А. С. Кологривову и инспектору внутренней стражи генерал-
лейтенанту графу Е. Ф. Комаровскому. По реформе часть кирасир переформировали в
драгун, чьи функции были гораздо шире. Роль кирасир оставалась прежней: являясь в какой-
то мере аналогом гренадер в пехоте, они должны были наносить таранный удар по
сомкнутому пехотному строю. Наподобие рыцарской конницы защищенные кирасами (у
русских она прикрывала только грудь, но не спину, как у их наполеоновских визави) и
касками, кирасиры могли разбрасывать чужую пехоту, используя при этом вместо копья
карабины, крепившиеся справа у бедра с помощью специального длинного кольца. При их
максимальной дальности стрельбы в 200 шагов, а эффективности лишь в 75 шагов залп
приходилось давать почти в упор, после чего кирасиры брали пехоту «в палаши».
Вооруженные длинными пиками уланы оказались очень эффективны в сшибках с вражеской
конницей. Огромную роль играла внушительная иррегулярная конница – казаки, чья
численность колебалась, редко опускаясь ниже 12 тыс. бойцов. Многие кавалерийские полки
имели собственные конные батареи.
В артиллерии (12-, 6-фунтовые пушки и единороги), чье реформирование завершилось
во многом благодаря усилиям всесильного А. А. Аракчеева, ситуация выглядела лучше
всего. Подвижность (быстрые транспортировка и развертывание) и эффективность ее
средних калибров достигли очень высокого уровня. Она стала большой силой русской
армии. Дистанция убойного огня составляла: для снаряда – 860 м, а для картечи – 350. По
удельной мощи (вес залпа на количество стволов) она вышла на первое место в мире.
Мобильность и вес залпа артиллерийских батарей считались в русской армии более
важными, чем дальнобойность и, как следствие, артобстрелу на дальних дистанциях уделяли
меньше внимания. В большей мере, чем французская, русская артиллерия ориентировалась
на максимальную эффективность в ближнем бою в решительную фазу сражения. Тем более
что отчаянно смелый французский артиллерийский бригадир Сенармон показал русским под
Фридландом, как эффективна может быть артиллерия, если ею стремительно маневрировать
на поле боя. Тогда, постоянно меняя позиции вручную, его канониры нанесли левому флангу
Багратиона громадный урон и сломали русскую позицию, дав гренадерам маршала Нея
прорваться в тыл. Ради повышения скорострельности и удобства заряжания зазор между
ядром и стенками канала ствола делался у русских орудий большим, чем у французских. К
тому же ствол легких пушек был короче, и картуз (снаряд, пыж и порох) заряжался проще и
быстрее. Но все эти новации имели оборотную сторону: кучность и дальность стрельбы
снижалась. Всего полевая артиллерия к 1812 г. насчитывала около 1620 пушек с прислугой:
10 канониров для легкого орудия и 13 – для тяжелого. Если для Бонапарта артиллерия была
родной стихией, истинным «богом войны», то в России пушкари испокон веков считались
«белой костью» армии, и иностранные наблюдатели уже не первое столетие отмечали
особую приверженность русских именно к этому роду войск.
Уровень подготовленности среднего офицерского состава все же оставлял желать
лучшего, за исключением артиллерийских и гвардейских полков. Но в целом русское
офицерство отличалось большой личной храбростью, нередко выручавшей на поле боя. А
вот штабные, транспортные, интендантские и медицинские службы сильно уступали
наполеоновским.
Несмотря на все тактические и организационные преобразования, русская армия
строилась на основе рекрутской повинности: в мирное время забирали по одному рекруту с
500 человек в год. За период с 1805 по 1812 г. Россия трижды воевала с Францией, а также с
Турцией и на Кавказе, понесла большие потери среди обученных солдат и нуждалась в
систематическом пополнении молодыми неопытными призывниками, которых приходилось
сразу включать в строевые части. В этой ситуации боевые качества полков сильно
снижались. По мнению Наполеона, лучший рядовой состав противник имел в 1805 г. Армия
начала XIX в. постоянно испытывала недобор, ей было трудно приспособиться к ведению
маневренной войны наступательно, большими хорошо укомплектованными и обученными
корпусами. В период Наполеоновских войн норма набора рекрутов постоянно
увеличивалась: сначала до четырех, а затем и до восьми человек с полутысячи, причем
дважды в год. Что не вызывало воодушевления помещиков, терявших рабочие руки.
Надо отдать должное российскому императору Александру I. Он не испугался грозных
приготовлений сильного врага, а решительно объявил французским дипломатам в мае 1811
г., что «не обнажит шпаги первым, но зато последним вложит ее в ножны». Ровно год спустя
«правитель слабый и лукавый» выразился еще более конкретно: «Конечно, если император
Наполеон решил воевать, то вполне возможно, и даже вероятно, что мы будем разбиты. Но
это не будет означать, что он сможет диктовать нам мирные условия. Испанцы вот тоже
часто терпели поражения, однако они не разбиты, и они не сдались. К тому же они не так
далеко от Парижа, как мы, и у них не тот климат и не те ресурсы, что у нас. Мы не будем
рисковать. У нас необозримые пространства, и наша регулярная армия хорошо подготовлена.
Ваши французы – народ храбрый, но долгие страдания и суровый климат сломят их
сопротивление. Наш климат, наша зима будут сражаться на нашей стороне».

Г. фон Кюгельген. Портрет императора Александра I. Начало XIX в.

Александр I постарался сколотить военный союз против Наполеона: ему почти удалось
уговорить прусского короля Фридриха Вильгельма III. Но тот, неоднократно битый «врагом
рода человеческого», в самый последний момент поменял политику и даже вступил в
соглашение с Бонапартом. Русский «брат» с издевкой написал ему: «Лучше все-таки славный
конец, чем жизнь в рабстве!» Александр I помнил о своем полководческом фиаско под
Аустерлицем, когда сражение чуть не закончилось для него пленом. Он втайне страдал
оттого, что может назваться лишь вторым персонажем в Европе, тогда как мечтал быть
первым.
До сих пор историки сомневаются, был ли у Бонапарта четко разработанный план
боевых действий против России, если война затянется. (Собирался ли он сразу идти на
Петербург и уж тем более на Москву – вот в чем вопрос.) Возможно, поначалу он не хотел
вторгаться далеко в глубь российской территории, а надеялся с помощью молниеносного
стратегического окружения (не более 20 дней) загнать врага в Гродненско-Слонимский котел
и расправиться с ним в генеральном сражении, подобном Аустерлицу, после чего заключить
мир, превратив Россию в «послушного вассала». При таком повороте событий Наполеон
рассчитывал удушить блокадой своего главного врага – Великобританию и нанести удар по
ее заморским владениям. Прежде всего, по Индии, которую он справедливо называл «самым
драгоценным камнем в короне Британской империи». Имея в тылу покорную Россию с ее
неисчерпаемыми людскими ресурсами, Бонапарт без особого риска мог бросить
французскую армию на юг, в индийский поход, о котором давно мечтал – «индийские
лавры» Александра Македонского не давали ему покоя.
Прекрасно понимая, что на небогатой съестными припасами русской территории
снабжения войск «из-под копыт», как это бывало в предыдущих кампаниях, не получится,
Наполеон провел огромную подготовительную работу по обеспечению Великой армии
продовольствием. К тому же он не исключал, что, как и испанцы, русские попытаются
применить тактику «выжженной земли», следовательно, ему придется сделать ставку на
склады-магазины и систему обозного снабжения. Было создано 26 транспортных батальонов
с телегами разной грузоподъемности (от 600 до 1500 кг). Но на русских дорогах (как позднее
выразился канцлер Отто Бисмарк, «в России нет дорог, а есть направления») вся
наполеоновская транспортная система забуксует и встанет! Для обеспечения войск мясом
были собраны огромные стада быков и волов, которых собирались гнать вслед за армией. Но
прокормить такое количество животных (порядка 200 тыс. голов) без подножного корма
было весьма сложно, и приходилось намечать вторжение на теплое время года. И, наконец,
каждому солдату полагалось иметь в ранце сухой паек на 24 дня (отсюда исследователи и
выводят предполагаемую продолжительность наполеоновской кампании в России),
прикасаться к которому можно было лишь после перехода русской границы. Но не успела
Великая армия перейти Неман, как в ней начались дифтерит, дизентерия и прочие
эпидемические заболевания, обусловленные плохим питанием и чрезмерным скоплением
людей на ограниченных территориях.
Масштаб задуманного Наполеоном похода в Россию выходил за пределы даже его
феноменальных способностей. Во всех планах русской кампании имелись очень серьезные
просчеты: проблемы времени, расстояний и перепадов климата (жара днем и холод ночью)
оказались неразрешимы. Рассчитать степень трудности оказалось нереально, даже учитывая
злополучную кампанию Карла XII в 1709 г., которую Бонапарт тщательно изучил.
Единственный вывод, к которому он пришел: в походе против России ни в коем случае
нельзя останавливаться и сомневаться в правильности выбранного направления. В
предыдущих кампаниях Наполеону удавалось руководить 200-тысячными армиями, но не на
столь огромных территориях и не так сильно удаленными друг от друга. Теперь у него под
началом была чуть ли не полумиллионная армия, причем весьма неоднородная по своему
составу. Для координации ее деятельности не хватало энергии и воли даже у такого великого
полководца. Он физически был не в состоянии следить за выполнением своих планов, а его
подчиненные, привыкшие к службе за спиной у гениального патрона, оказались не способны
к решительным и самостоятельным действиям. Не будет гармонии – не будет и успеха!

Кстати, добиться полной изоляции России Наполеону так и не удалось,
хотя усилий в этом направлении он приложил немало. Но Швеция в последний
момент отказалась от участия в войне против России, а Турция после разгрома под
Рущуком и Слободзеей заключила мир со старой противницей. Выход из игры
северного и южного « соседей-врагов » существенно поколебал стратегическую
обстановку накануне вторжения Наполеона. Кое-кто из самого ближайшего
окружения попытался было, апеллируя к позиции Швеции и Турции, отговорить
Бонапарта от войны. Но тот зашел уже слишком далеко, чтобы остановиться.
Неустойчивость политической обстановки в Европе, затянувшаяся война в
Испании, «враждебный нейтралитет» Швеции и Турции вынуждали Бонапарта к
молниеносному и убедительному разгрому противника в генеральном сражении…

Большинство отечественных историков, опираясь на сохранившиеся секретные
документы, полагают, что у России был заранее разработанный и утвержденный
императором план военных действий. Позднее известный русский военачальник И. Ф.
Паскевич-Эриванский писал: «Против Наполеона трудно устоять в сражении». Поэтому план
был рассчитан именно на затяжную борьбу до победы. Очень вовремя вспомнили, как
удачно действовал в ходе Северной войны Петр I: со своей армией он методично уходил от
решающего столкновения с врагом. Истощив шведов арьергардными боями и всякого рода
диверсиями, Петр принял сражение только тогда, когда это было выгодно его численно
превосходящей армии под Полтавой, и выиграл его. Сто лет спустя план военного министра
Барклая-де-Толли выглядел так: помня горькие уроки Аустерлица и Фридланда, как можно
дольше уклоняться от генерального сражения. Это позволит заманить французскую армию в
глубь России, а значит, приведет к распылению сил на огромной территории и удалению
основной массы войск от продовольственных баз. Секретность этого «скифского» плана
была столь высока, что Барклай, уже договорившись с императором, не мог обнародовать
принятых решений. Обещая в начале войны своим военачальникам скорый переход в
наступление либо генеральное сражение, он при этом вынужден был планомерно отступать в
глубь страны, что порождало нервозность офицеров и солдат, а также разговоры о
предательстве.

Между прочим, почти все видные генералы русской армии предлагали свои
планы войны. Так, Л. Л. Беннигсен советовал дать французам генеральное
сражение недалеко от Вильно. А суворовский ученик П. И. Багратион с самого
начала предлагал сугубо наступательную войну – первыми нанести превентивный
удар. Стотысячную армию предполагалось двинуть на Варшаву и занять ее. Таким
образом, театр военных действий был бы сразу перенесен подальше от границ
Российской империи. Следующей целью становился бы Данциг. Резервный 50-
тысячный корпус двигался бы позади, чтобы парировать возможные контрудары со
стороны Наполеона. Но дальше Польши идти не следовало. План Багратиона был
рассчитан на срыв стратегического развертывания сил Великой армии, лишение ее
выгодного плацдарма в Польше, а также предотвращение поддержки французов со
стороны поляков, в немалом количестве служивших в наполеоновских войсках. Но
эта идея так и осталась на бумаге: Александр I считал невозможным вести
наступательную войну против Наполеона, поскольку армия сильно пострадала при
Аустерлице и под Прейсиш-Эйлау с Фридландом, лучшие из лучших полегли
костьми на полях Европы.

Остается лишь удивляться, что основная идея плана Барклая-де-Толли не была
разгадана Наполеоном, и он дал заманить себя в ловушку – на необъятные просторы России.
Все возраставшие мания величия и иллюзорные представления о мире явно застилали ему
глаза. Не пройдет и года, как русские пространства и климат поглотят Великую армию, а
звезда самого Бонапарта стремительно покатится вниз с небосклона.
Кроме того, российская разведка переиграла французскую по всем статьям. Еще в
начале 1810 г. Барклай-де-Толли представил Александру I план секретной операции по сбору
информации о состоянии армии врага. В крупнейшие европейские города наполеоновской
империи были посланы шесть особо подготовленных и лично известных императору
офицеров в качестве военных атташе при русских посольствах и консульствах. В Вене
работал квартирмейстер полковник Ф. В. Тейль фон Сераскиркен, в Берлине – другой
квартирмейстер полковник Р. Е. Ренни (затем поручик Г. В. Орлов), в Мюнхене – поручик П.
X. Граббе, в Дрездене – майор В. А. Прендель, в Мадриде – поручик П. И. Брозин. Все они со
временем станут генералами.
Дважды в месяц на стол французского императора клалось «священное досье» –
секретный документ, подготовленный в единственном экземпляре, о состоянии дел в
Великой армии. Шесть секретных агентов Барклая кропотливо собирали всю важнейшую
информацию о любых изменениях в Великой армии. Ключевую роль в этой шпионской
деятельности играл Александр Иванович Чернышев (будущий военный министр) –
блестящий офицер, полковник, флигель-адъютант императора, специально посланный в
Париж для поддержания личной переписки между Бонапартом и Александром I. «Русский
Казанова», покоривший массу дамских сердец в столице Франции, по слухам, вплоть до
сердца сестры Бонапарта Полины Боргезе, с блеском провел операцию по получению копий
со «священного досье». Он завербовал сотрудника военного ведомства Бонапарта Морис
Мишеля, который за 30 тыс. франков почти два года «сливал» секретную информацию о
состоянии Великой армии. Министр полиции Наполеона Рене Савари не раз докладывал
своему хозяину о разведывательной деятельности Чернышева. Но Наполеон лишь
ухмылялся: «Вы плохо разбираетесь в людях, Савари! Чернышев слишком большой повеса,
облагодетельствующий дам, чтобы быть… шпионом!» Только в феврале 1812 г. стало ясно,
что Савари был прав, а его всемогущий император заблуждался. Но было поздно, «русский
Казанова» покинул Париж. Именно доклад Чернышева о необходимости избегать в
предстоящей войне генерального сражения в приграничье России и максимально завлекать
врага в глубь страны склонил императора к мысли о неизбежности отступления.
Окончательно Александра I и Барклая убедили уникальные по своей стратегической
составляющей докладные записки главного аналитика в Особом комитете Военного
министерства подполковника Петра Андреевича Чуйкевича, будущего участника
Бородинского сражения. Это был выдающийся руководитель, поставивший на
профессиональные рельсы службу внешней разведки Российской империи. Он неоднократно
лично посещал Пруссию для сбора разведывательной информации. Его тонкий ум очень
импонировал Барклаю, ценившему таких людей и всегда прислушивавшемуся к их мнению.
Весной 1812 г. либо еще раньше, в 1811 г., Петр Андреевич очень аргументированно
обосновал суровую необходимость стратегического отступления как можно дальше назад от
границы, что максимально истощало Великую армию и, в конце концов, позволяло
рассчитывать на благоприятный исход войны. «Совершенное разбитие 1-й и 2-й армий
может навлечь пагубные последствия для всего Отечества. Потеря нескольких областей не
должна нас устрашать, ибо целостность государства состоит в целостности его армий…
Надобно вести против Наполеона такую войну, к которой он еще не привык, и успехи свои
основывать на свойственной ему нетерпеливости от продолжающейся войны, которая
вовлечет его в ошибки, коими должно без упущения времени воспользоваться, и тогда
оборонительную войну переменить в наступательную», – писал Чуйкевич. Дальнейшие
события показали, что русская сторона правильно рассчитала свои возможности, а генерал-
математик Бонапарт роковым образом ошибся.
Невиданная по мощи Великая армия (первый раз это горделивое название прозвучало в
1805 г. незадолго до Аустерлица) насчитывала порядка 642—678 тыс. человек и примерно
1378—1422 орудия. Она состояла из гвардии, чья численность возросла до 50 тыс. бойцов, 12
пехотных и 4 кавалерийских корпусов. Но в войне с Россией участвовало только 448 тыс.
человек при 1350 пушках. Остальные остались на границах для прикрытия флангов
наступающей армии и в резерве в Восточной Пруссии.
Всю свою армию Наполеон разделил на три крупные группировки. Наиболее сильной
(северной) командовал сам французский император. В ее состав входили три пехотных и два
кавалерийских корпуса, а так же святая святых – Старая гвардия. Всего около 218 тыс.
человек (преимущественно французов) при 527 пушках.

Кстати, о Старой гвардии! В основном это были ветераны, сражавшиеся
вместе с Наполеоном начиная с Итальянского похода 1796 г. и прошедшие с ним
«огонь, воду и медные трубы» всех крупнейших сражений. Несмотря на почтенный
возраст, едва ли какая-нибудь сила могла их одолеть. Именно эти «ворчуны», как
называл их сам император, в совершенстве освоили главную солдатскую науку –
выживать!
Эти люди могли неделями маршировать, питаясь капустными листьями.
Говорили, что они способны драться там, где с голоду дохнут даже крысы!
«Ворчуны» не имели семей, которые бы привязывали их к месту. Жили, чтобы
сражаться, и сражались, чтобы жить…