Table Of ContentДобжанский В.Н, Ширин Ю.В.
Кузнецкий острог 1618 года и его перестройка в 1620 году
Вопрос о местоположении первого Кузнецкого острога 1618 г. до сих пор остается
открытым. Документы первых лет его существования не сохранились. Их не было уже в
сентябре 1734 г, когда в Кузнецк приехал Г.Ф.Миллер в качестве одного из руководителей
Академического отряда 2-й Камчатской экспедиции1. За 5 лет до этого, в ночь с 1 на 2
марта 1729 г., полностью сгорела кузнецкая канцелярия, с находившимся в ней городским
архивом.
В огне погибло много «архивных рукописей и документов» и, по всей видимости,
еще больше было «разорвано в суматохе». Правда, будущий историограф поспешил
отметить, что «все же большая их часть была спасена», однако, «самые старые рукописи,
которые еще имеются в наличии, относятся к 7131 или 1623 году»2.
Надежные источники по самому раннему этапу освоения Кузнецкого уезда у
Миллера появились только после его работы в Томском архиве в 1734 и 1740 гг., «где
сохранились документы о первых попытках русских служилых объясачить народы
Кузнецкого Притомья и о строительстве Кузнецкого острога»3.
Находясь в Кузнецке, Миллер составил «Историко-географическое описание
Кузнецкого уезда», в котором, опираясь на летописные материалы, утверждал, что
Кузнецкий острог был поставлен в 1617 г., на «северовосточном (т. е. на правом) берегу
Томи, напротив устья р. Кондомы, где в Томь впадает маленькая речка Бряза»4.
Уточнив в последующем дату основания острога, первый историк Сибири по-
прежнему утверждал, что в 1618 г. острог был построен «на восточном берегу Томи,
против того места, где впадает Кондома»5. Свою точку зрения Миллер обосновывал
рассказами кузнецких старожилов.
И хотя Миллер придерживался мнения, что в 1618 г. Кузнецкий острог был
построен на восточном, т. е. правом, берегу Томи, все же документы, извлеченные им из
Томского архива и опубликованные в качестве приложения в двух томах его «Истории
Сибири», давали историкам повод сомневаться в этом. Эти документы позволяли
предполагать, что острог был возведен в 1618 году на левом берегу реки Томи, а на
правый берег, где в дальнейшем вырос город Кузнецк, перенесен в 1620 году6.
Впервые точку зрения о левобережном местонахождении Кузнецкого острога 1618
г. высказал И.Фальк. Побывав в 1771 г. в Кузнецке, он зафиксировал новую устную
традицию – местное население сообщало о первоначальном положении Кузнецкого
острога на левом берегу Томи7.
Уж не расспросы ли Миллера породили эти «предания»? Так или иначе, но
впоследствии эта версия отразилась в «Летописи» Кузнецка И.С.Конюхова8 и в некоторых
более поздних воспоминаниях старожилов Кузнецка.
Для прояснения этого вопроса прежде всего следует дать источниковедческий
анализ всех имеющихся в нашем распоряжении документов о строительстве Кузнецкого
острога. Их восемь, четыре из них относятся к острогу 1618 г. и четыре – 1620 г. До сих
пор никто из исследователей, писавших о Кузнецке первых лет его существования, не
пытался это сделать, очевидно, полагая, что документы говорят сами за себя.
Первый документ представляет собой отписку тобольского воеводы князя Ивана
Семеновича Куракина туринскому воеводе Даниле Афанасьевичу Вельяминову. Куракин
сообщает, что «по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Русии
указу велено поставите острог в Кузнецах или где пригоже; а для острожные ставки
велено людей послати изо всех сибирских городов. И тебе б, господине, (т.е.
Вельяминову) для тое острожные ставки сказати стрельцом 10 человеком, а велети им на
тое службу выбиратца самим». Во главе этих стрельцов назначен Тимофей Бабарыкин, «а
ныне Тимофей послан для судов на Верхотурье. И как он назад с судами на Епанчин
(второе название Туринского города – В.Д., Ю.Ш.) приедет, и тебе б, господине, тех
людей, которых выберут, отпустить с Тимофеем в Тоболеск тотчас»9.
На первый взгляд, документ не представляет никакой сложности для его
понимания, но тем не менее требует некоторого пояснения.
Во-первых, о каких Кузнецах идет речь? Историки не сомневались, что имеются в
виду кузнецкие татары, проживавшие в верховьях р. Томи10, хотя никаких географических
ил иных ориентиров, которые бы указывали, что под Кузнецами имеется в виду Кузнецкая
волость Томского уезда в верховье Томи, в отписке нет.
Следует иметь в виду, что в это время русским были известны две территории,
которые назывались Кузнецкими волостями. Одна из них – это бассейн Верхней Томи, а
другая находилась на Енисее, там, где в 1619 г. возник Енисейский острог, который после
постройки первое время называли Кузнецким или Тунгусским11. В пользу того, что под
Кузнецами подразумевались верхотомские абинцы, говорит только то, что о
строительстве Енисейского острога имеется отдельная группа документов12, никак не
связанная с настоящей отпиской, а также упоминание Т.Бабарыкина, будущего строителя
Кузнецкого острога 1620 г.
Во-вторых, точной даты документ не имеет, в тексте указан лишь 126 (1 сентября
1617 -31 августа 1618) год как «нынешний». Поскольку основными путями передвижения
в Сибири являлись реки, то зимние месяцы (ноябрь-март, и, вероятно, апрель) отпадают в
качестве времени отправления стрельцов для постройки Кузнецка.
Наиболее вероятно, что отписка была составлена в начале сентября 1617 г., так как
отмечается, что Т. Бабарыкин находится в Верхотурье и скоро должен прибыть в Епанчин
с судами. Однако, как мы увидим дальше, Т. Бабарыкин не упоминается среди строителей
Кузнецкого острога 1618 года.
Второй документ – это челобитная 45-ти томских казаков царю Михаилу
Федоровичу о жалованье за их службу в Кузнецкой земле. Из нее мы узнаем некоторые
любопытные детали, связанные с постройкой острога. В частности, из текста челобитной
следует, что «во 126 году по … царскому указу и по отписке… боярина и воеводы князя
Ивана Семеновича Куракина, твои государевы воеводы Федор Васильевич Бабарыкин, да
Таврило Юдичь Хрипунов посылали нас, холопей твоих, на твою царскую службу в
Кузнецы с сыном боярским с Остафьем с Харламовым, а велено нам … на усть Кондобы в
Кузнецкой земле острог поставить. И мы … пошли из Томсково города поздно, и до усть
Кондобы … не дошли, и зазимовали в Тюрюберской волости».
Узнав об этом, томские воеводы прислали им на помощь «татарская голова» Осина
Кокорева, да «казачья голова» Молчана Лаврова, «а с ними пришли на лыжах конные
казаки». При этом о количестве пришедших казаков ничего не говорится. Сводный отряд
казаков покинул Тю-люберскую волость, «и пришли на усть Кондобы реки, и острог
поставили, и крепость учинили, и кузнецких людей под твою царскую высокую руку
привели…»13.
Уточняет некоторые моменты этого похода следующий документ, представляющий
собой отписку томских воевод Ф. Бабарыкина и Г.Хрипунова тобольскому воеводе И.С.
Куракину о построении Кузнецкого острога. В ней, в частности, говорится, что «в
нынешнем же во 126 (1618) году февраля в 18 день послали мы в Кузнецкие волости голов
татарского Осипа Кокорева, да казачья голова Молчана Лаврова, да с ним томских
служилых людей, конных стрельцов, и казаков, и татар на лыжах, а велели мы им в
кузнецких волостех сойтитца с сыном боярским с Остафьем Харламовым и итти на улусы
на Кондому реку, а пришед на тое Кондому реку, велено им, Осипу, да Молчану, да
Остафью и томским, и тюменским, и верхотурским служивым людем на усть Кондомы
реки, присмотря место угожее, где были угодья всякие, поставить острог и всем
укрепити…»14.
Воеводы ничего не говорят о том, что еще раньше для строительства острога были
посланы 45 томских казаков во главе с О. Харламовым (Михалевским), которые на
половине пути остановились на зимовку в Тюлюберской волости. Напротив,
утверждается, что острог ставить посланы О. Кокорев и М. Лавров с томскими
служилыми людьми, которые должны «в кузнецких волостех сойтитца с сыном боярским
с Остафьем Харламовым», находившимся там, надо полагать, по случаю сбора ясака.
Нежелание воевод упоминать Харламова в связи со строительством острога понятно, ибо
в противном случае им придется объяснять тобольским и московским властям, почему
Харламов не выполнил их распоряжение. Далее, среди служилых людей, ставивших
Кузнецкий острог, кроме томских названы тюменские и верхотурские люди, о которых в
начале отписки ничего говорилось. Судя по упомянутой выше челобитной томских
казаков, в отряде Харламова их не было. Значит, они пришли с Кокоревым и Лавровым, и
сколько их было – неизвестно, как неизвестно и время их прибытия в Томск.
3 мая 1618 г. «Осип Кокорев, да Молчан Лавров и с служивыми людьми из
Кузнецов в Томской город пришли и сказали нам в съезжей избе Осип, и Молчан, и
Остафей Харламов писал, что божиею милостию… в Кузнецких волостех на усть
Кондомы реки с томскими, и с тюменскими, и с верхотурскими с конными людьми острог
поставили, и крепость зделали, и кузнецких волостей людей под государеву царскую руку
привели… И ясаку Остафей прислал из Кузнецкого острогу с Осипом да с Молчаном, что
у него было в зборе». В конце отписки воеводы указали, что «мы в новой в Кузнецкой
острог Остафью Харламову в перемену [послали] татарского голову Осипа Кокорева; да
сына боярского Бажена Карташева, да с ними томских служивых людей пеших казаков на
годовую 8 человек мая в … день»15.
Из данного контекста можно сделать вывод, что отряд томских казаков во главе с
Харламовым, построив, с пришедшими им на помощь служилыми людьми, острог в
Кузнецкой волости, остался здесь для дальнейшего сбора ясака и охраны ясачных людей,
отправив с возвращавшимися в Томск Кокоревым и Лавровым уже собранный ясак.
Остается только неясным, остался Харламов в новом остроге со всеми 45-ю
казаками, или же это был небольшой гарнизон численностью 8-10 человек, наподобие
сменивших их годовалыциков во главе с Кокоревым и Карташевым. Любопытно и то, что
здесь совершенно не упоминаются Т. Бабарыкин и О. Аничков, которые были назначены
кузнецкими воеводами, по-видимому, в 1617 г., т.е. еще до начала строительства
острога16. Причем Т.Бабарыкин, судя по рассмотренной нами выше отписке Куракина,
был скорее всего назначен и его строителем.
Наконец, последний документ, связанный с постройкой острога 1618г. представляет собой
память томских воевод Ф.В. Бабарыкина и Г.Ю. Хрипунова О. Харламову. Воеводы
обращаются к нему как к приказчику «острошка»: «И тебе б про то было ведомо и во всех
кузнецких волос-тех государевым ясашным людем все ведомо учинить, что Алтын-царь и
со всеми своими улусы и кыргыские люди все под государевою царскою рукою и
кузнецких волостей люди были на государскую милости надежны»17. Данная память была
написана 8 марта 1618 г. еще до возвращения Кокорева и Лаврова, по случаю прибытия 28
февраля того же года в Томск послов Алтын-хана, которые следовали из Москвы на
родину18. Данный документ косвенно подтверждает челобитную томских казаков, что
строить Кузнецкий острог был послан Харламов и он же был назначен его первым
руководителем.
Действительно, в рассмотренной нами выше отписке томских воевод князю
Куракину отмечается: «А Остафью Харламову с служивыми людьми, которые ныне в
Кузнецком остроге, велели быти из Кузнецкого острогу в Томской город»19.
Таким образом, из данных документов следует однозначный вывод: Кузнецкий
острог был построен «на усть Кондомы реки». Более точных указаний местоположения
острога 1618 г. нет. Так, может, быть правы те историки, которые утверждали, что острог
был поставлен на левом берегу Томи в устье Кондомы.
В 1938 году левобережная версия подтолкнула Алексея Дубка провести
археологическую разведку. Его вывод: «Никаких следов какого-либо острога на левом
берегу Томи у устья Кондомы нет»20. Впрочем, и без этой разведки трудно было
предположить, что первый Кузнецкий острог мог быть построен в обширной затопляемой
в половодье пойме устья реки Кондомы. Но, может быть, следы не сохранились (были
смыты паводками), а наводнения стали основной причиной переноса острога, как и
предполагают некоторые историки21. В истории сибирских городов и острогов такие
случаи не были редкостью. Так, Нарымский острог «дважды переносился из-за пожаров и
наводнений на новое место-в 1619 и 1632 гг.»22
При этом, учитывая фортификационный опыт русских и, в частности, тех казаков,
которые уже не первый раз были в кузнецких землях, следовало при проверке
левобережной версии обследовать и коренную террасу реки Кондома, которая
возвышается в 6 км от ее впадения в реку Томь. Это и было сделано Ю.В. Шириным в
ходе археологических работ 1986 года. В урочище Красная горка на коренной террасе
реки Кондомы, в 6 км от ее впадения в реку Томь, были зафиксированы остатки неких
земляных укреплений. Со стороны Кондомы этот памятник выглядит как группа холмов с
круто обрывающимся в пойму склоном. По склону полого поднимается выбитая в
каменистом грунте старинная дорога. Вдоль кромки террасы и в глубине ее отмечены
прерывистые земляные валы. А.Ю. Огурцов и Ю.В. Ширин выдвинули предположение о
связи укреплений, выявленных на Красной горке, с Кузнецким острогом 1618 года23.
Необходимо отметить, что опыта археологического изучения укреплений
притомских острогов у них в те годы еще не было. И только после исследований
Сосновского и Верхотомского, острогов, проведенных Ю.В. Шириным в 1997 году, стало
очевидно, что характер укреплений на Красной горке не соответствует археологическому
виду остатков русских острогов.
Наше внимание вновь привлекла группа документов, в которых речь идет о так
называемом переносе Кузнецкого острога с одного берега Томи на другой. Самый ранний
документ этой группы относится к июню или июлю 1620 г. и представляет отписку
кузнецких воевод Т.Бабарыкина и О.Аничкова томскому воеводе Ф. Бабарыкину. В ней, в
частности, говорится, что 4 июня 1620 г. пришел в «Кузнецкой острог ис Томсково города
сын боярской Баженко Карташов с томскими служилыми людьми. И мы, господине,
служивым людем велели острог ставите за Томью рекою на угожем месте, у пашен, и у
сенных покосов, и у рыбные ловли, где бы государю прибыльнее, наперед не переставли-
вать. И служивые люда нас не послушали, за Томью рекою на угожем месте острогу не
ставят; нам де пашни не надобны, добро де нам старое место»24.
Из данного отрывка и из контекста всего документа следует, что, во-первых,
приказ о переносе острога доставил, по всей видимости, Б. Карташев. По крайней мере,
только после его прихода Т. Бабарыкин и О. Аничков приказали служилым людям ставить
острог на другом берегу реки. Во-вторых, служилые люди единодушно отказались это
сделать. Мнение казаков высказал И. Недомолвин: «у нас де з головами и с конными
казаками говорено: мимо старое место [острога] нигде не ставите»25.
Из слов Недомолвина следует также, что вопрос о переносе острога на новое место
не был тайной для казаков. По всей видимости, он обсуждался ещѐ в Томске, до их
прибытия в Кузнецк, но окончательного решения не было принято. По крайней мере,
вплоть до прибытия Б. Карташева кузнецкие воеводы, как это видно из отписки, никаких
действий для его реализации не предпринимали. Наш вывод подтверждается следующим
по времени документом этой группы – отпиской самого Б. Карташева, который сообщает
томским воеводам, что «до Кузнецкого старово острога дошел июля в 1 день26. И как,
государь, я пришел в Кузнецкой старой острог, и мы, государь, Тимофей Иванович, Осип
Гарасимович, и я с ними, ходили за Томь реку под острог места смотрети. И я, государь,
велел служивым людем по государеву наказу за Томью рекой на горе острог ставити, где
луги и поля великие»27.
Из обоих документов безусловно следует, что острог 1618 г. не удовлетворял
томские власти, которые поставили перед кузнецкими воеводами задачу поставить новый
острог на другом берегу реки. А вот на каком берегу – правом или левом, об этом оба
документа молчат. Кроме того, в отписке Карташева интересен еще один момент.
Томский сын боярский упоминает о «Кузнецком старом остроге». Поскольку
новый острог еще только предстоит поставить, то относить определение «старый» к
острогу 1618 г., видимо, нельзя. Остается предположить, что под «Кузнецким старым
острогом» Карташев имел в виду какое-то укрепленное место, в котором укрывались
томские служилые люди, приходя в Кузнецкую волость за ясаком.
Самое раннее упоминание такой «крепости» имеется в отписке томских воевод
В.Волынского и М. Новосильцева, которая была «учинена» атаманом И.Павловым зимой
1609/10 гг28. Через год «осеклись в крепость» «в Обинской волости у князька у Базаяка»
десятник конных казаков И.Тиханькой и стрелецкий десятник С. Саламатов29. И наконец,
там же, в Абинской волости, в городке князца Базаяка, в январе-марте 1616 г., держал
осаду И.Пущин30.
Таким образом, у Кузнецкого острога 1618 г. были предшественники, вернее,
предшественник. Как нам представляется, упомянутые выше «крепости» являлись
укрепленным местом, в котором казаки проживали во время сбора ясака. Это был своего
рода небольшой острожек, поставленный непосредственно в городе Базаяка.
Он был единственным из кузнецких князьков, сразу признавшим русскую власть.
Не исключено, что и острог 1618 г. был поставлен на месте этой «крепости».
Собственно, все доказательства историков о переносе Кузнецкого острога с левого
на правый берег Томи опираются исключительно на эти две отписки. Но исследователи
почему-то упорно не замечали другой документ, отписку тобольского воеводы
М.М.Годунова томским воеводам И.Ф.Шаховскому и М.И.Радилову.
В ней, в частности, говорится, что «в прошлом… во 128 (1 сентября 1619-31
августа 1620) году писал из Томсково города в Тоболеск Федор Бабарыкин, что посылал
он из Томсково города [племянника своего] Тимофея Бабарыкина да Осипа Оничкова в
Кузнецкую землю, а с ними служивых людей, а велел им на том же месте, где преж сего
был, острог поставити и всякими крепостьми укрепити; и… Тимофей Бабарыкин да Осип
Оничков в Кузнецкой земле острог поставили на старом месте, где был преж: сево, на усть
Кондомы реке крепость укрепили..»31 (Курсив наш. – В.Д., Ю.Ш.).
Мы знаем, что с 1620 г. Кузнецкий острог стоял на одном месте – на правом берегу
р. Томи, напротив устья р. Кондомы, и никуда не переносился. Менялся лишь внешний
вид острога – ветшали стены, случались пожары. Поэтому слова «на старом месте, где
был преж сего, на усть Кондомы реке» можно понять только как на правом берегу Томи,
напротив устья Кондомы.
Таким образом, отписка Годунова позволяет сделать вывод: в 1618 г первый
Кузнецкий острог был поставлен на правом берегу р. Томи, напротив устья Кондомы. А
как же тогда быть с более ранними отписками Бабарыкина и Карташева о переносе
острога на другой берег? Этому тоже есть объяснение, но пока рассмотрим последний
документ второй группы, представляющий собой отписку кузнецких воевод Т.Бабарыкина
в О.Аничкова томским воеводам И.Ф.Шаховскому и М.И.Радилову.
Несколько слов о том, в связи с чем появилась отписка Т. Бабарыкина и О.
Аничкова, поскольку это позволит хоть немного прояснить недостаточно понятную
хронологию как этой, так и других отписок. Не позднее начала мая 1620 г. в Томск
прибыли новые воеводы князь И.Ф.Шаховской и М.И.Радилов32. После принятия дел у
Ф.В. Бабарыкина они, естественно, должны были поинтересоваться и судьбой нового
Кузнецкого острога, который в административном отношении подчинялся Томску. 19
марта 1621 г. в Кузнецке было получено их письмо, ответом на которое и явилась
рассматриваемая нами отписка.
Из неѐ мы узнаем, что годом раньше, в 128 г., тогдашний тобольский воевода
И.С.Куракин направил в Томск предшественнику И.Ф. Шаховского и М.И.Радилова
Ф.Бабарыкину грамоту, в которой имеются любопытные детали, ускользавшие от
внимания исследователей и позволяющие, как нам представляется, несколько иначе
подойти к решению вопроса о месте и обстоятельствах постройки Кузнецкого острога
1618-1620 гг. «В нынешнем, господа, во 129 (1621) году марта в 19 день писали вы,
господа, к нам, что писал де ис Тобольска в прошлом во 128 (1619-1620) году боярин и
воевода князь Иван Семенович Куракин, чтоб послать ставить острог в Кузнецкую землю
Ивана Пущина; и в Томском городе головы, и дети боярские, и атаманы, и казаки били
челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всея Русии и челобитную
за руками подали Федору Бабарыкину, что с Иваном де итти нам не мошно, и после тое
отписки, что велено Ивану острог поставить по государеву указу, писал к нам из
Тобольска боярин и воевода князь Иван Семенович Куракин, што велел итти нам и острог
поставити, и быть до государева указу. И мы, по государеву указу и по боярским
отпискам, у Федора Бабарыкина взяв служивых людей, острог поставили во 128 году, и
острог стоит год, и о том мы писали к государю к Москве и к государеву боярину и
воеводе князю Ивану Семеновичю Куракину в Тоболеск»33.
В этой связи интересно, что 31 мая 1621 г. по «государеву указу, по памяти за
приписью диака Федора Апраксина» «за Кузнецкое острожное ставленье» дано
«государева жалованья… Томского города казаку Якушку Офонасьеву… 4 арш. без чети
сукна настрафилю лазоревого, цена по 2 рубли с полтиною портище»34.
Из приведенного текста отписки следует, что Т. Бабарыкин и О. Аничков острог
поставили, правда, не уточняется – на новом или на старом месте. В отписке вообще ни
слова не говорится о попытке переноса острога. Однако не это здесь главное. Из
предыдущей отписки мы уже знаем, что острог поставили на старом месте.
Любопытно здесь другое, за скупыми строчками отписки кроется очень важная
информация. Уже через год, после постройки Кузнецкого острога О. Харламовым в
Тобольске принимают решение о строительстве нового острога в «Кузнецах». В связи с
этим появляется новое действующее лицо – И. Пущин, томский стрелецкий сотник, под
руководством которого томские казаки и служилые татары держали 10-недельную
оборону в построенном ими в Абинском улусе городке в январе-марте 1616 г. от
многократно превосходящих сил кыргызов, телеутов и ойратов35. Но характер Пущина
был, видимо, не из приятных, если даже видавшие всякое казаки отказались служить под
его началом.
Только после этого Куракин обращается к Т. Бабарыкину, который в это время
находился, судя по отписке, в Томске. Последний берет у своего родственника, томского
воеводы Ф.В.Бабарыкина, томских служилых людей и направляется в Кузнецк для
выполнения царского указа и боярского наказа.
Зачем строили на старом месте острог Т.Бабарыкин и О.Аничков, если там он уже
был, и что же тогда было построено в 1618 г.? И где все это время находились Т.
Бабарыкин и О. Аничков?
Мы помним, что еще в 1617 г., согласно отписке И.С.Куракина, строителем
Кузнецкого острога был назначен Т.Бабарыкин, который в это время находился на
Верхотурье36. Отписка Куракина подтверждается и указанием Разрядной книги, в которой
сказано, что в «1617-1622 г.» воеводами Кузнецкого острога были «Тимофей Иванов сын
Бобарыкин и Осип Герасимов сын Аничков»37.
Авторы «Сибирского летописного свода», опиравшиеся на документы «из архивов
Тобольской съезжей избы и Дома св. Софии»38, также отмечают, что «того ж 125 (1616-
1617) году при боярине и воеводах при князе Иване Семеновиче Куракине поставлен
вновь по Томе реке Кузнецкой острог новой. А приказные люди ставили острог и
седоками быть указано на время из Томскаго города. И во 126 (1617-1618) году велено
быть в Кузнецком новом остроге первым московским воеводам Тимофею Стефанову сыну
Бабарыкину да Осипу Герасимову сыну Онискову»39. Правда, хронология построения
острога этих источников не совпадает с рассмотренными нами выше.
Но это противоречие легко можно объяснить (см. ниже).
Итак, анализ имеющихся в нашем распоряжении документов, несмотря на их
противоречивость, дает нам право сделать предварительный вывод о том, что Кузнецкий
острог 1618 г. был построен на правом берегу р. Томи, напротив устья р. Кондомы. Летом
1620 г. на его месте был построен другой острог. Зачем по прошествии двух лет строить
на старом месте новый острог?
Причин может быть несколько, например, в связи с пожаром или наводнением.
Письменные источники ответа на этот вопрос не дают. Лишь указание на количество
годовалыци-ков (8-10 чел.), направленных в Кузнецкий острог, косвенно говорит о том,
что он был очень небольшим. Не здесь ли кроется причина перестройки острога?! Вопрос
могли бы прояснить материалы археологических раскопок, которые проводятся на месте
Кузнецкого острога 1620 г. с середины 80-х гг. XX в.
Один из поздних вариантов Кузнецкого острога (он перестраивался неоднократно
на протяжении XVII в.) изображен на чертеже Семена Ремезова40. Эти укрепления
находились на высокой надпойменной террасе, где ныне стоит Спасо-Преображенский
собор, построенный в конце XVIII-начале XIX вв. взамен обветшавшего деревянного
острожного храма. Осенью 1986 года во время исследовательских работ томскими
реставраторами у фундамента Спасо-Преображенского собора были заложены шурфы. В
одном из них А.Ю.Огурцовым были найдены керамика, предположительно XVII – начала
XVIII веков; осколки слюдяных окон; розовые пищальные кремешки; резная кость. Так
начались практически ежегодные археологические раскопки Кузнецкого острога.
В 1987-88 годах Ю.В. Шириным были исследованы культурные напластования
внутри храма. Там были выявлены остатки трех домов XVII в., датированные по находкам
в их погребах серебряных копеек периода правления Михаила Федоровича и Алексея
Михайловича. Одновременно были начаты раскопки и жилой застройки Кузнецка XVII-
XVIII вв., располагавшейся вне острога41. В 1989 году археологические раскопки на
Кузнецком остроге проводила М.П. Черная. Среди сделанных находок следует отметить
костяную шахматную фигурку42.
В связи с передачей Спасо-Преображенского храма православной церкви и
активизацией его реставрации серьезно ухудшились возможности археологического
исследования Кузнецкого острога. Бесконтрольные действия строителей на землях,
отведенных церкви, начиная с 1989 года, стали причиной медленного, но неуклонного
разрушения остатков уникального археологического памятника. Тем не менее, в 1990 и в
1991 годах нам вновь удалось провести обширные охранные раскопки на всех незанятых
церковными сараями и строительным материалом участках острога.
Эти раскопки позволили скомплектовать обширные коллекции по русским
старожилам Притомья XVII в. и ранней истории Кузнецка не только в Новокузнецком
краеведческом музее, но и во вновь созданном Историко-архитектурном музее
«Кузнецкая крепость». Среди новых редких находок следует отметить золотую наградную
копейку периода правления Михаила Федоровича. Эти же раскопки показали, что на
территории Кузнецкого острога располагались в древности поселения и могильники
аборигенов Притомья. Самому древнему поселенческому комплексу на этом месте более
3,5 тысячи лет43.
В течение 1990-х годов вокруг Спасо-Преображенского собора шло строительство,
его окружали леса, на рельсах стоял башенный кран, были проложены дороги для подвоза
стройматериалов. Раскопки на Кузнецком остроге проводить было негде. Оставалось
ждать. Но вплоть до последних дней разрушение памятника продолжалось – то авральной
прокладкой теплотрасс и кабелей, то не менее поспешным благоустройством.
Надежд на возможность нового исследования Кузнецкого острога к концу 1990-х
годов оставалось все меньше и меньше. Летом 2000 года, с начавшимся благоустройством
территории вокруг Спасо-Преображенского собора, мы могли потерять и последнюю
возможность такого исследования. К счастью, нам удалось уже на начальной стадии этих
работ добиться понимания важности археологических раскопок со стороны исполнителей
– строителей ЗСМК. Их оперативная техническая помощь позволила в кратчайшие сроки
провести изучение полуразрушенных остатков Кузнецкого острога. Результаты этих
раскопок превзошли все ожидания!
И дело не только в очередных находках, хотя и они, как всегда, дали много
интересного -резная кость, орнаментированная керамика кузнецких татар, китайский
фарфор, осколки стеклянной посуды с разноцветной эмалевой росписью, серебряные
копейки, железные и костяные наконечники стрел, бытовая утварь, кожаная обувь, а
также остатки древних захоронений. Кроме всего этого было исследовано основание
единственной из выявленных башен Кузнецкого острога (постройки конца XVII – начала
XVIII вв.), а самое главное – в самом центре площадки острога были обнаружены остатки
еще одного, весьма необычного сооружения.
Здесь, на уровне погребенной под культурным слоем Кузнецкого острога почвы,
были выявлены участки канавок шириной 30-40 см и глубиной 50-60 см. Эти канавки
ограничивали прямоугольник 5,5×9,5 м, ориентированный, так же, как и большинство
построек Кузнецкого острога, с ЮЗ на СВ (по рельефу вершины занимаемого пригорка).
Параллельно юго-восточной стороне прямоугольника, на расстоянии чуть более 2 м от
нее, проходила еще одна канавка. Длиной 15 м, выступающая на 2-3 м за северовосточную
и юго-западную торцевые стороны прямоугольника (рис.1). Периметр прямоугольника
прослежен не полностью, так как культурный слой Кузнецкого острога разрушен
многочисленными траншеями. Характер канавок полностью соответствовал основаниям
бревенчатых тынов, известных по русским укреплениям XVII в. Внутреннее пространство
прямоугольника было выстлано берестой, на которую настилались плахи. Подобный
прием гидроизоляции деревянных настилов был отмечен и при изучении Сосновского
острога.
Первое, что можно было бы предположить, – это тюрьма для аманатов, которая
внутри острога могла быть дополнительно обнесена тыном. Но стратиграфические
наблюдения не позволяют отнести исследованное сооружение к числу объектов,
функционировавших внутри Кузнецкого острога. В нескольких местах канавки частокола
прорезаны могильными ямами ранних погребений Кузнецкого острога, которые, в свою
очередь, перекрыты жилыми объектами, в которых найдены монеты периода правления
Алексея Михайловича. Неясно и назначение дополнительной стены с юго-восточной
стороны прямоугольного тына. Более того, выявленные тыновые стены были разобраны в
начале XVII в. Об этом можно судить на основании того, что в исследованных канавках
не обнаружены торцевые части столбов от частокола (в виде гнилого дерева). В
заполнении канавок, на самом их дне, найдены фрагменты керамики кузнецких татар, а
также гончарной керамики русского производства. Подобный мусор мог попасть в эти
канавки только в том случае, если бревна частокола были извлечены из них, а не
обветшали или сгорели.
Не остается ничего другого, как предположить, что перед нами остатки острога
1618 года. Дополнительная стена могла служить прикрытием ворот из острожка, в
котором находилась изба для годовальщиков и не было ни одной башни. Возможно, что
избы находились и вне острога.
В таком случае, многое из того, что вызывало вопросы в документах XVII в.,
становится возможным благополучно разъяснить. Тогда становится понятным, почему
постройка нового (большого) острога взамен старого (маленького, рассчитанного на 8-10
годовальщиков) была не только объективно необходима, но и могла произойти на старом
месте. Острог не обветшал – он перестал соответствовать новым задачам, которые в
одночасье были возложены на это передовое русское укрепление в южных сибирских
землях.
